Медвежья шкура

Мария Барсукова| опубликовано в номере №1392, май 1985
  • В закладки
  • Вставить в блог

Чуть позже он опять терпеливо объяснил:

— Вы не знаете здешних порядков, а я знаю. Когда мы понесем шкуру через двор, соседи увидят, а им совершенно необязательно знать, что у нашего хозяина есть медвежья шкура.

Я немного знакома с деревенской жизнью, и мне нетрудно было представить, что если бы охотник ночью принес в кармане убитую им мышь, об этом наутро говорила бы вся деревня.

По Жениному лицу было видно, что вопросы мои бестактны, я и сама чувствовала неуместность возражений, но все же перед выходом во двор открыла дверь предбанника — как тут было тепло и сухо, как славно и душисто, вот если бы тут разложить на полу медвежью шкуру... Женя только взглянул на меня, и я тотчас захлопнула дверь.

Мы трое молча потянулись через двор к сараю. Друг другу, естественно, не сказали ни слова.

Я залезла в постель, сырую, как могила, художник с сыном заползли в спальные мешки и всю ночь от холода ворочались с боку на бок, стучали костями (мешки были тонковаты).

Утром было по-прежнему холодно, вылезать из-под одеяла неохота, хотя мне под ним так и не удалось согреться. К сожалению, оказалось, что и мой рюкзак принесли сюда же, вещи в нем тоже отсырели, переодеться было не во что. Натянув сапоги и накинув дождевик, пошла я к избушке. Ноги разъезжались в грязи, по дождевику стучало.

Зато как хорошо было в избушке! Толстые бревна стен покрыты лаком, печь белым-бела и дышит теплом. А как сухо! И каша на завтрак сварена. Зоя лежит на медвежьей шкуре, держит в объятиях хозяйский транзистор, тихо воркует музыка.

— Пол, пол! — бодро говорит Женя. — Зоя вымыла пол, снимайте сапоги!

Мои сапоги снимались не без затруднения, а при нашей жизни на два дома нам предстояло непрестанно входить и выходить, к тому же, честно говоря, я и в городе терпеть не могу эту новомодную манеру хозяев встречать гостей призывом беречь хозяйский пол. Но, боже мой, неужели я буду начинать разговор из-за каких-то тапочек? Иду в носках, и, хотя пол холодный, это уж такая мелочь, которую и замечать-то неприлично, не то что о ней говорить.

Стоит ли рассказывать дальше? Я отделилась от группы, они пошли в поход, я осталась в селе. Села я в своем сарае на железной кровати и задумалась. Честно говоря, я ничего не могла понять. Мелочи, мелочи, мелочи! Дрова, носки, тапочки — неловко говорить. И в этом сарае я тоже не умру (кстати, я сама потом без труда нашла мать охотника, которая мне не только разрешила жить в теплой кухне, но еще и молока от «вечерней коровы» принесла). Ясно, что в жизни надо быть выше подобного рода мелочей. Я вызвала в своей памяти образы Жени и Зои — вот передо мной их милые лица, такие пригожие, такие веселые, такие счастливые. Вспоминаю, сколько им в жизни досталось, какими высокими были их отношения, сколько преданности было в Зое, сколько мужественности в Жене — неужели же я все это забуду из-за ничтожных погрешностей быта?

Так я себя уговаривала, но вместе с тем что-то говорило мне, что мелочи эти не так уж мелки и могут быть сигналами крупной тревоги. Почему наши молодые люди без тени сомнения (без единой!) устроились в теплой избушке, предоставив другим мерзнуть на голом полу? Почему им самим не было по крайней мере неловко от подобной ситуации, уж не говоря р сочувствии к людям, которым холодно? Я вспомнила, как покойно и женственно лежала на шкуре Зоя, держа в руках транзистор — ни тени неловкости! А ведь эти ребята еще и теоретическую базу подвели: необходимо закаляться. Почему же сами они закалялись на медвежьей шкуре?

И вообще: может ли интеллигентный человек так себя вести? Может он завалиться спать в тепле и удобстве, послав других в сырость, холод, на жесткий пол? Оставим сейчас в стороне даже и то обстоятельство, что Женя был командиром похода и, следовательно, обязан был заботиться прежде всего об его участниках, а не о себе, оставим все это в стороне, просто спросим: может или не может вести себя так интеллигентный человек?

Прежде всего договоримся, чтобы не запутаться: «интеллигенция» и «интеллигентность» (соответственно «интеллигент» и «интеллигентный») — это два разных понятия. Запутаться с ними более чем легко: оба слова звучат почти одинаково и потому намертво сцепились в нашем представлении (тут по-настоящему нужно было бы вводить другие термины, разнозвучащие). Именно благодаря подобной терминологической путанице мы и стоим в недоумении перед парадоксальным явлением неинтеллигентного интеллигента (и наоборот — интеллигентного неинтеллигента), не умея его объяснить — достаточно вспомнить известный пример, когда какая-нибудь полуграмотная деревенская бабушка при ближайшем рассмотрении оказывается много интеллигентней какого-нибудь кандидата наук. А потому условимся: интеллигенция — это просто люди умственного труда. Интеллигентность — это качество, знак уровня духовной культуры. Занятие умственным трудом само по себе к духовному развитию еще не ведет, потому что, как бы ни был виртуозно развит ум, один он не сделает человека справедливым, порядочным и благородным, каковым интеллигентный человек является по определению.

Конечно, жизнь куда сложней. Бывают случаи, когда человек совершает несвойственный ему поступок — случайно, не подумав о последствиях, под воздействием какого-либо сильного чувства, неожиданно налетевшего, например, раздражения, страха или гнева. Может так случиться, что интеллигентный человек совершит неинтеллигентный поступок, но он тогда и воспринимает его как неинтеллигентный, то есть недостойный его, и стыдится, и старается загладить, и второй раз подобного уже никогда не совершит. Конечно, все люди, как бы ни владели они собой, не могут всегда ходить точно по натянутой струнке, возможны отступления, возможны даже срывы, но это ЧП!

В нашем случае стоит ли так теоретизировать по поводу столь незначительному, как ночевка на привале в разных «жилищных условиях»? Не лучше ли призвать на помощь чувство юмора: в конце концов когда мы, дрожащие от сырости, ввалились в избушку, где Зоя женственно лежала на медвежьей шкуре, обнимая рукой транзистор, всем нам было порядком смешно.

Возвращалась я домой через тот самый городок, где три года одиноко прожил Женя. Тут его хорошо знали, разговор о нем зашел сам собой; я (сознательно игнорируя «шкуру») самым наилучшим образом отозвалась о нем и его жене.

— О которой? — спросили меня.

— О Зое, разумеется.

— Нет, у нас тут была не Зоя, — возразили мне. — У нас тут женой была Анна Константиновна.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Мой аэродром

Рассказ о военном детстве

Как сама жизнь

Память - «кровное родство с временем военных испытаний»

Когда молодость знает

Подготовка к XXVII съезду партии — это время большой, напряженной работы