— Он офицер «СС» с довоенным стажем.
— Поехал к Франку? В Вавель?
— Нет, он остановился во «Французском» отеле. Фон Штирлиц — большой любитель Баха, напротив в костеле великолепный орган.
— Когда обратно?
— Через день-два. Мне приказано ждать его здесь.
Коля побрил бортмеханика, увидел, что в парикмахерскую набилось довольно много народу, незаметно резанул себе палец бритвой и побежал в медпункт. После медпункта он ринулся к Вихрю — сообщить о приезде столь важной фигуры из ведомства Гиммлера.
Вихрь немедленно связался с Седым и попросил его через его людей во «Французской» гостинице узнать о некоем фон Штирлице все, что можно будет узнать, а особенно маршруты поездок, кто его сопровождает, на чем ездит, когда встает и где обедает.
Полковник армейской контрразведки Берг с исчезновением Мухи внутренне весь съежился: после того, как фюрер уволил в отставку адмирала Канариса — шефа, создателя, а точнее всего, мозг и сердце абвера, — всякий срыв сотрудников абвера воспринимался гестапо как лишнее подтверждение их правоты в давней вражде с армией. Полковник Берг приготовился к худшему, хотя, собственно, чего ждать худшего для себя, чем оказаться шефом контрразведки армии после десяти лет работы на Тирпицуфере, 74, в Берлине, в центральном досье разведки на всех политических деятелей мира, экономистов, писателей, проституток, премьеров, танцовщиц, генералов, психиатров, режиссеров, философов — словом, на всех тех людей, которые либо оказывали услуги третьему рейху, либо оказывают в настоящее время, либо могут их оказать в той или иной ситуации, вольно или невольно, с вознаграждением или без него.
Берг, работая у Канариса, был посвящен во многое, но далеко не во все, потому что адмирал считал его блистательным служакой — не более. Особенно настораживала Канариса разительная память Берга: ему не нужно было поднимать досье, которое он читал десять лет назад, он помнил его чуть не наизусть.
— Хорошая память присуща малоталантливым людям, — говорил Канарис, — если речь идет о человеке, посвятившем себя гуманитарии, а не технике. Разведка, как первая составная часть политики, это гуманитария, причем наиболее ярко выраженная для тех, кто знает суть вопроса. Когда мне говорят, что в разведке успех акции зависит от математической точности расчета, я улыбаюсь. Математика вредит нам, ибо она воплощение прокрустова ложа разума. Разведка взывает к самым низменным страстям и устремлениям. И в этом ее высший разум.
Адмирал любил говорить афоризмами. Он ловил себя на том, что, даже беседуя с любимой таксой Зепплем, он оттачивал формулировки и невольно следил за тем, чтобы его речь была изящна и упруга. Берг, как, собственно, большинство сотрудников абвера, не приближенных к адмиралу настолько, чтобы сохранить свою индивидуальность, ибо залог дружбы — это разность индивидуальностей, во всем подражал Канарису. И в манере говорить — улыбчиво, доброжелательно, располагая к себе собеседника, шутливо останавливаясь на самом главном; и в манере одеваться — чуть небрежно, но до такой степени, чтобы эта небрежность была элегантной; и в манере строить отношения с сотрудниками — мягко, но чуть свысока и опять-таки в такой мере, чтобы не обидеть, но лишь дать понять разницу в занимаемом иерархическом положении.
Когда Берг жил и учился в Москве, на химическом факультете МГУ, он поражался отношениям, сложившимся в России после революции: нарком и рабочий были одинаково одеты, и разговор их был разговором товарищей. Берг, начав работать в абвере, попробовал было скопировать эту русскую манеру, но Канарис сказал ему как-то, видимо, точно понял, откуда это у Берга:
— Мой друг, последователем быть — хорошо, подражателем — жалко.
Берг вспыхнул — он легко краснел — и с тех пор во всем копировал адмирала, даже в жестах: разговаривая с сотрудниками, он клал им руку на плечо дружески-доверительно, но в то же время это был жест снисхождения, а не искренней расположенности...
...И чем сейчас хуже было положение Берга, тем мягче он разговаривал со своими людьми, тем чаще шутил, смеялся и подолгу сидел у контрразведчиков, рассказывая им смешные истории и анекдоты.
Берг ждал, когда над его головой разразится буря в связи с исчезновением Мухи. Следствие, проведенное им, показало, что Муха исчез после того, как он привел к себе на явочную квартиру женщину-радистку. Агентов среди польского населения у Берга не было, а если бы они и были, то Берг не считал возможным верить им до конца: в каждом поляне можно было ждать двойника или дезинформатора.
И лишь когда Берг через свои внутренние, хитрые возможности узнал о провале гестапо с русским майором-разведчиком, только тогда он успокоился: гестапо не станет сейчас сводить с ним счеты, потому что они упустили нуда более важного человека. После побега русского майора с краковского рынка Берг предположил, что здесь, видимо, вполне логично допустить возможность связи: Муха — радистка — русский майор. Во всяком случае, Берг не отвергал этой возможности связи и действовать начал, отталкиваясь от этого допуска. Гестапо пошло по своим обычным путям: массовые облавы, аресты, подслушивание телефонных разговоров в Кракове, усиленная агентурная разработка подозрительных поляков. Берг избрал иной путь: он вычеркнул для себя Краков и сосредоточил поиск по краковским пригородам. Пять радиопеленгационных автомашин круглосуточно курсировали по шоссе и проселкам в радиусе пятидесяти километров вокруг города. Десять групп с переносными пеленгаторами начали методическое и неторопливое прочесывание лесов и гор вокруг Кракова. Берг не торопился: он предполагал, что радистка наверняка выйдет на связь со своим центром. Он знал также, что русские радисты всегда подолгу торчат в эфире, времени засечь их будет достаточно.
Будучи человеком многоопытным, Берг подстраховал себя через подставного агента, словака по национальности, подсунув ему материал, из которого следовало, что в районе Рыбны несколько человек видели Муху и человека, по внешнему описанию похожего на бежавшего русского разведчика. После этого Муху больше никто не видел, а человека, похожего по приметам на бежавшего из гестапо, видели выходившим из леса ночью в мокром пиджаке и с синяками на лице. Это донесение, специально подстроенное Бергом, нашли возможность подсунуть агенту так, что его рапорт выглядел вполне убедительно. Берг в гестапо звонить не стал, но рапорт приобщил к делу об исчезновении Мухи — на всякий случай, если начнутся трения с руководителями управления безопасности Кракова.
Берг не ошибся. Через день после исчезновения Мухи радиоперехват засек новую точку, находящуюся примерно в тридцати километрах от Кракова, по направлению к Закопане. На следующий день Берг подтянул в тот район семь групп из десяти и три автомашины. Через день был засечен точный район новой радиоточки. А еще через неделю Аня была арестована военной контрразведкой. Вихрь спасся благодаря случайности: солдат прокалывал сено, в котором он лежал, очень зло, но совсем не так тщательно, как следовало бы. Штык три раза проколол штанину Вихря и один раз поцарапал голову. Вихрь ждал, что они после обыска в доме подожгут и сарай и дом пасечника. Поэтому он лежал, сжав в руке гранату. Сдаваться он не стал бы просто так. Он бы вышел к ним сдаваться и взорвал бы пяток фашистов вместе с собой.
В 10-м номере читайте об одном из самых популярных исполнителей первой половины XX века Александре Николаевиче Вертинском, о трагической судьбе Анны Гавриловны Бестужевой-Рюминой - блестящей красавицы двора Елизаветы Петровны, о жизни и творчестве писателя Лазаря Иосифовича Гинзбурга, которого мы все знаем как Лазаря Лагина, автора «Старика Хоттабыча», новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
3. «Помощник присяжного поверенного» (1891-1893)