...К тому же я решил попробовать записывать не только то, что говорит Марк Захаров, но и как он говорит. Записывать не только произнесенное слово, но и интонацию, взгляд, выражение глаз, которые это слово сопровождают. По меньшей мере мне это представлялось интересным. Трудность, конечно, была: художественный руководитель Ленкома — и это как бы система — всегда держится с собеседником бесстрастно, «отодвинуто». Он садится рядом, но, начиная говорить, никогда не смотрит в глаза. Виден только его профиль с неизменным, живущим где-то за кончиком носа лукавством. Он блистательно отторгает, предпочитая взаимодействовать с пространством, и тем самым заставляет слушать себя напряженно и внимательно.

Диалоги в лицах

А сейчас он сказал: «Это интересно». И не улыбнулся. Я повторил:

— Марк Анатольевич, но ведь вы очень любите, когда вам стремятся понравиться. И в особенности — молодые артисты...

Он ответил: «Угу», крутанул коробку моих спичек, пристально рассматривая отчерк серы, и сказал:

— Чрезмерное желание понравиться режиссеру и публике может вызвать обратную реакцию — таково свойство нашей психики.

Затем он вновь отвернулся к зашторенному окну. Туда и говорил:

— Мы с большим уважением относимся к человеку независимому, спокойному, презирающему суету. Кроме того, я считаю, что актер становится большим актером, когда ему удается выразить не только собственную личность, но и нечто большее. Это свойство я называю социальным обаянием. Часто привожу в пример судьбу Евгения Павловича Леонова. Сначала он был молодым актером с малоинтересной внешностью (таких много), постепенно начал выделяться обаянием (таких еще больше), а затем — как считает Леонов, с фильма «Донская повесть», а по-моему, с «Белорусского вокзала», — он становится народным независимо от звания артистом. Ему удалось выразить большой социальный пласт людей. Мы узнавали в нем многих, хотя он ни на кого не походил конкретно. В его последних театральных работах, которые мне очень дороги, удалось собрать как бы весь наш «государственный криминал», морем разлитый по многочисленным номенклатурным физиономиям, формировавший принцип мышления, общения и даже биологические, тактические ходы, пассажи, уловки. Все это Евгений Павлович, будучи еще и человеком наблюдательным, смог, по-моему, наиболее полно реализовать в роли Вожака в моем спектакле «Оптимистическая трагедия». Роль эта многих обидела, что радует. Настоящая сатира та, которая обижает...

— Вы, Марк Анатольевич, умеете «раскручивать» артистов. И очень часто эксплуатируете при этом их внешние данные. Можете со мной не согласиться, но если бы не внешность Леонова, Янковского, Абдулова, Алферовой, магически действующая с киноэкрана, вряд ли Ленком был бы так непотопляем, как сегодня. Киноинерция, если так можно сказать, работает на театр, даже если театр иной раз и не заслуживает столь пристального зрительского внимания.

Во время моего «монолога» он кивал своим птичьим профилем и снова крутил в пальцах коробку спичек. Ответил не сразу:

— По идее, я должен сейчас ополчиться на вас внутренне и запротестовать. Не буду. Исходя из принципа, что покупатель всегда прав. А насчет красоты — тема интересная...

Как добиться красоты? Тут я, пожалуй, дам самый главный и актуальный совет молодым актерам. В нашем деле она — я совершенно с вами согласен — имеет большое значение. Огромное дело — изначальный капитал, внешние данные, что пришли неизвестно откуда, вроде бы от родителей, хотя и не совсем от них — мы ведь не точная копия своих отцов и матерей, иначе и не слезли бы с дерева. Наша собственная работа над внешностью, независимо от наших родителей, которых, конечно, стоит поблагодарить в случае удачи, — проблема немаловажная. Сделать свою внешность обаятельной — задача сложная, и простая улыбка здесь не поможет. Обрести свой стиль (включая косметику, прическу, одежду), пусть не сразу (методом проб и ошибок), — актеру необходимо. Знаю, могу вызвать скептические и саркастические улыбки, но без своего стиля нельзя — профессия наша публичная. Интересно, что кинозвездами становятся вовсе не самые красивые. Такие зарубежные кумиры, как Бельмондо, Брижит Бардо или длинноносая, с выпирающими костями Лайза Минелли, — отнюдь не красавцы. Красивы ли Инна Чурикова или Николай Караченцов — эти споры сейчас, по крайней мере в моем присутствии, в значительной степени поутихли, ибо даже те, кого не устраивает их внешность в качестве эталонной, согласились в конце концов, что это очень интересные люди, актеры со своей неповторимой и очень выразительной индивидуальностью.

Убежден, что изменять, развивать и преобразовывать себя можно с помощью самой загадочной субстанции — с помощью мысли. На Льва Николаевича Толстого в молодости смотреть было неинтересно, его изображение в молодые годы вызывает разве что вялое любопытство, а вот по прошествии большого количества времени, после многих лет мучительной духовной работы, раздумий и страданий, этот седовласый мудрец обрел пронзительную человеческую красоту. Не обаяние, не милоту, не приятность. Красоту.

Естественно, я не хочу сказать молодым: «Подождите до старости, а там разберемся, что из вас получилось». Я говорю о самом принципе тех изменений, которые происходят в лице человека, его глазах, морщинах, его внутреннем и внешнем излучении. Не надо быть тибетским лекарем, чтобы по внешнему виду человека догадаться о внутренних механизмах его духовной и материальной жизни. Театральный зритель, в общем, довольно быстро понимает, какими мыслями живет тот или иной артист, какой ведет образ жизни...

— Вы как-то заметили, что и субъективное на сцене неплохо, если неплох сам субъект. Что вы имели в виду?

— Я рад, что вы так тщательно изучили мое теоретическое наследие. — Он взглянул на меня с тем обескураживающим серьезом, после которого хочется отряхнуть плечо, переложить с места на место ручку, в общем, сделать что-то. Повисла пауза.

— Судя по вашим работам и высказываниям в печати, — не сразу начал я, — вы много внимания уделяете форме спектакля, которая, говоря образно, частенько ведет себя вызывающе на сцене вашего театра.

Однажды Виктор Розов, — моментально ответил Захаров, — на одном заседании очень смешно сказал, что жил, жил и только сейчас понял, что форма важнее содержания. Так вот, беру смелость утверждать, что в нашем искусстве иногда важно не столько «что». сколько «как» и «кто». Сегодня важно погрузить зрителя в поток эмоционального восприятия мира. Театр для меня — всегда поэтическая фантазия и вместе с тем это всегда сочинение...

Из режиссерских записей во время репетиции спектакля «Оптимистическая трагедия»

...Вожак — руководитель улыбчивый, заботливый, агрессивно безграмотный. Уверен, что натура его совершенна и потому бескультурье, иссушающее его мозг, становится силой страшной, разрушительной.

...Интересно, сколько главных редакторов центральных изданий владеет английским языком?..

...Совсем необязательно, что правое дело сразу побеждает. Совсем необязательно, что человек, который борется за правду, выходит победителем — жизнь сложнее и коварнее. Интересно проследить один день жизни человека, который решит жить только по правде!

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.