Очная ставка

— Мы не хотели его убивать, — твердил Михаил на допросах. — Это случайность...

Он торопился, объясняя: да, бил, потому что велел Гуру, Учитель — Абай Борубаев. Нет, никакой злости, к избиваемому не чувствовал. А что чувствовал?.. Недоумение. Ждал, когда Гуру прикажет им. четверым, бившим одного, остановиться. Но Гуру почему-то их не останавливал. Нет, сами они остановиться не могли. Били-то как раз за неподчинение Учителю...

...Тридцатитрехлетний Абай. поймав взгляд Михаила, ласково улыбнулся ему из-под висящих подковой усов: «Как себя чувствуешь? Спишь хорошо? » И. не дожидаясь ответа, быстро добавил: Какое случилось несчастье!.. Но ты ведь помнишь, меня с вами не было: я в соседней комнате спал».

Михаил помнил другое: Абай в расстегнутом пальто посреди комнаты распоряжается: «Бейте!» Потом: «Хватит». Подходит, смотрит в лицо избиваемому, снова командует: «Бейте!» Такое не забудешь, даже если очень захочешь.

Но почему так спокоен Абай?.. Почему он, кумир целой группы людей, считавших его наделенным необычными способностями, веривших в его справедливость, в его «просветленность», почему он сейчас так заурядно, так подло лжет? Боится? Чего? Ведь он, Абай, способен (Михаил даже там, на очной ставке, еще верил в это) одной своей мыслью. взглядом подавить волю другого. Михаил с удивлением смотрел на следователя: как тот осмеливается перебивать Абая, задавая ему вопросы таким неуважительным тоном? И почему Абай немедленно не пресечет это? И только к концу очной ставки Михаил спросил Абая про то, о чем думал все последние дни и ночи в следственной камере:

— Скажи, пожалуйста, Абай, ну почему ты допустил эту смерть? Почему не остановил нас?

У него дрожал голос: глаза от волнения заволокло влагой: спрашивая, он не подумал даже, что этот вопрос мог бы обратить и к самому себе: почему он, Михаил, сам не попытался остановить избиение? Почему подчинялся воле Абая, словно был роботом?

Он задаст себе эти вопросы позже, когда поймет, что его кумир Абай — всего лишь циничный мистификатор. И ужаснется происшедшему. И напишет — подробно, с потрясающей искренностью, — как это случилось. А сейчас здесь, на очной ставке, его лихорадило от сознания того, что он преступил запретную черту — своим вопросом к Абаю подверг сомнению разумность его поступков, ведь воля Учителя непререкаема.

И в этом почти полуобморочном состоянии Михаил снова услышал ласковый голос своего кумира:

— Ну что ты, Миша, такое говоришь. Как я мог остановить вашу драку? Ведь я был в соседней комнате и ничего не слышал.

Игры взрослых людей

Абай позвонил ему из Вильнюса примерно за месяц до происшедшего. Сказал: нужно немедленно приехать. У Михаила шла зимняя сессия, еще не все экзамены сдал, но он ответил: раз надо, приедет. Абай помолчал, над чем-то задумавшись, и отменил приказ. Предупредил: может позвонить в любой момент. Позвонил же именно в тот день, когда Михаил сдал последний экзамен. «Поздравляю, — сказал (хотя откуда ему знать, как Михаил сдал?). — Ты молодец. А теперь приезжай».

Михаил и в самом деле хорошо сдал сессию, но не удивился осведомленности Абая; был уверен: Абай постоянно «читает» все его мысли, все поступки — на любом расстоянии. Был убежден: для Абая, человека особого, это естественно, ведь у него способность «входить в контакт с космосом», а там сосредоточен «банк информации» о поступках и мыслях каждого человека.

Абай объяснял им, своим ученикам: все. что происходит с человеком, в виде кода как бы отпечатывается в космосе. И он, Абай, и остальные, такие же «необычные» вроде него люди. развившие в себе эту способность, «считывают» нужную им информацию. В ходу был пример: в их компании у молодоженов-вильнюсцев родился ребенок. Абай первым поздравил молодого отца, сообщив, что у него сын; сам отец в тот момент еще об этом не знал... Да, конечно, Абай мог, опередив его, позвонить в роддом, мог просто угадать, но никто об этом даже не задумался: представлять себе «банк информации в космосе» — это же так увлекательно!..

Все это, конечно же, было похоже на игру. Но играли они всерьез, и длилась игра несколько лет.

Мне, журналисту, не раз бывавшему на судебных процессах, это уголовное дело вначале казалось фантастически неправдоподобным. Ну как могут они, люди из этой компании — студенты, молодые артисты, начинающие художники, сотрудники научно-исследовательских институтов, живущие в Москве и Вильнюсе, верить в особые способности Абая, не пытаясь даже их проверить!.. Как можно было верить в россказни Абая о том, что у него недавно была тайная встреча с йогами, приехавшими из Индии специально к нему, потому что они из «космического информационного банка» узнали о его существовании; что будто бы они его посвятили в какой-то особый йоговский сан (Абай показывал всем неясную любительскую фотографию, на которой люди в темных одеждах надевали ему, коленопреклоненному, на голову сверкающую корону); что после этого посвящения ему суждено жить целых триста лет, ни годом меньше.

В самом начале своего знакомства с людьми из «абаевского круга» (а это было за полгода до их преступления) мне показалось: передаваемые из уст в уста легенды об Абае — это игры людей с развитым воображением, облекающих свое общение друг с другом в любительско-театральные формы — не более того. Ведь для тех, у кого острая потребность в новых впечатлениях и эмоциях не насыщается работой, учебой, отношениями с близкими. подобная «театрализация жизни» — что-то вроде временного хобби. Потом, повзрослев духовно, человек отбросит это хобби, как одежду, из которой вырос...

Так я думал вначале... Но чем больше вникал в жизнь «абаевского круга», чем больше документов оказывалось на моем столе (групповых фотоснимков, записок, писем, перепечатанных на машинке наставлений», хаотично надерганных из восточных философских трудов), тем больше убеждался: этих людей объединяет целый комплекс примитивнейших суеверий, закамуфлированных в псевдонаучную фразеологию. И суеверия эти — нет. не игра. Они стали программой поведения. Они предопределили жесткую систему поступков: хочешь приобщиться к космосу повинуйся Учителю.

Люди, еще до преступления Абая отошедшие от него, звонили мне. Приносили фотоснимки (у Гуру была, слабость — любил фотографироваться). Рассказывали: живет он в разных городах, на квартирах своих приверженцев, куда без особой рекомендации не попадешь. А через полгода, то есть спустя примерно месяц после того, как Абай звонил Михаилу, мне сообщили: в Вильнюсе погиб один из тех. кто так же страстно и слепо, как Михаил, увлекся фантазиями Абая. Погиб только потому, что посмел ослушаться Гуру.

Это был известный молодой киноартист Талгат Нигматулин. Михаил был с ним в дружбе и даже гостил однажды у него в Ташкенте, когда ездил в Среднюю Азию. В Вильнюс же Талгат заехал по пути в Молдавию, где должен был досняться в нескольких эпизодах многосерийного фильма. Недавно он вышел на экраны — без тех эпизодов. Имя Талгата Нигматулина в титрах взято в траурную рамку.

Под сенью летающих тарелок

Михаил не знал, что происходит в Вильнюсе. Знал лишь, что он Абаю нужен. Этого было достаточно, чтобы сказать матери, не вдаваясь в подробности: «Я туда на несколько дней к друзьям».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.