«...Я не представлял себе, как я начну драку с человеком, против которого лично я ничего не имею. Что я должен ему сказать? Но Абай, посылая нас, предупредил, что можно не говорить, за что бьешь, что, мол, он и сам догадается.
И тут Сергей поскользнулся, задев Михаила локтем. «Ты чего? — закричал Михаил, сообразив, что хоть это может быть поводом. — Дерешься?» И толкнул его: Сергей упал: тут же на него навалились Пестрецов и Седов... Потасовка длилась не больше минуты — мимо гили прохожие, разняли.
...И вот мы вернулись. Докладываем. Абай нам: «Мало били. Поезжайте еще». И мы снова поехали... И снова били этого человека...»
По команде Абая они ездили и к другим отступникам. У одного отобрали двести рублей. У другого — джинсы. У третьего переломали всю мебель.
«...Я полагал, что отступники, к которым мы применили репрессии, сделают для себя выводы — смогут вернуться к общению с Абаем. После каждого «похода» Абай расспрашивал нас о боевых действиях с таким выражением, что было ясно: он недоволен поведением наказанных. Да и нашими действиями тоже. Я не понимал, чем это вызвано. Я не знал тогда, что он уже предчувствовал крах своей «школы». Между тем число отступников увеличивалось, а сложность и жестокость поручений Абая возрастали».
Передышка наступила, когда в Вильнюс приехал Талгат Нигматулин.
Почему он, известный актер, снявшийся в десятках фильмов, отличный спортсмен, обаятельный мужчина, можно сказать, человек удачи, оказался в этой группе?.. Я пересмотрел множество его фильмов. Видел его в разных ролях — коварного злодея, .тонкого пирата, простодушного парня, случайно попавшего в воровскую банду, совестливого женатого человека, полюбившего старшеклассницу... Говорил с близкими ему людьми. Читал его стихи, сценарии, рассказы. Слышал, и не раз, песню на его слова «Русские березы». Удивительно разнообразно талантливый человек. Уму непостижимо, как его занесло именно в эту компанию...
Талгат был душевно богатым человеком, наделявшим других собственными чертами. Он был склонен к идеализации. Он был романтик в высшем смысле этого слова. И потому он обманулся в Абае. Ему казалось: условие полного подчинения ученика Учителю — это школа самопожертвования, доброты, верности своему идеалу.
Талгат не знал середины — он был человеком крайностей. И потому, однажды поверив Абаю, не видел некоторых подробностей... Он не замечал, что Абаю лестно, когда он, известный актер, в присутствии многих обращается к нему почтительно. Не замечал, как завистливая усмешка вдруг искажала лицо Учителя, когда новые адепты Абая просили у Талгата автограф. Не понимал, почему в актерской компании, в доме Талгата, где Абай не раз гостил, почетный гость вдруг просил немедленно принести ему стакан воды из-под крана, демонстрируя: вот он знаменитость, а у меня на побегушках. Абай постепенно начинал видеть себя безраздельным хозяином ума и воли Талгата. Нет, не только Талгат обманулся в Абае. Но и Абай — в Талгате.
Итак, наступила передышка... Талгат привез в Вильнюс десятиминутный любительский фильм, который снял год назад сам, в котором главные роли — по сценарию Талгата — играли Абай и Мирза. Талгат попросил директора лучшего в Вильнюсе кинотеатра показать этот фильм их группе. Талгат ходил в окружении адептов Абая по зимним улицам Вильнюса — его узнавали прохожие, это было нетрудно, потому что в киосках только что появился свежий номер журнала «Советский экран» с его портретом на обложке. Талгат был счастлив, не подозревая, какое испытание готовит ему нестерпимо завидующий его успеху Абай.
Передышка кончилась, когда Абай заявил: нужно поехать к Валентасу, выяснить, почему он «отходит от школы». На этот раз Абай отправился сам, взяв с собой Михаила, Игоря и Талгата.
«...Я не сомневался в благородстве Талгата, — пишет Михаил. — Я верил, что он найдет выход из любой сложной ситуации... Но чувствовал себя, как рядовой на боевом задании. Абай оставался для меня управляющим центром... И когда Абай во время разговора с Валентасом что-то крикнул, я бросился в драку, не раздумывая...»
Абай был уверен, что и верный ему Талгат, спортсмен, ловко дравшийся на экране, сделает то же самое. Но Талгат, для которого драка в жизни была никогда не нарушаемым табу, не сделал этого. Он, не раз утверждавший на встречах с кинозрителями: «Дерутся только трусы». — не знавший о распаде «школы Абая», не подозревавший, что верная Абаю часть группы превратилась уже в бандитскую шайку, попытался разнимать, мирить дерущихся.
По мнению Абая, это была измена, коварная, публичная, позорящая их всех измена. Она требовала наказания. Немедленного и страшного.
В этой истории меня поражает механизм самообмана. Механизм, перевернувший в умах поклонников Абая все с ног на голову. Нет, не только Талгат был опрокинут ими, верными сторонниками Абая, навзничь. Был опрокинут мир человеческих представлений о добре и зле, о правде и лжи, о честности и бесчестье... Ведь Михаил, наносивший тренированными руками точные удары в лицо Талгата, не был ни в ярости, ни в беспамятстве. Он даже мог в тот момент думать. Вот что он думал:
«...Я думал, что эта ситуация нужна самому Талгату».
Михаил видел, как Абай пинал ногами лежащего на полу Талгата, но продолжал верить:
«...Я был убежден, что никакого вреда здоровью Талгата это не принесет».
Они били Талгата у Андрюса Каленаускаса, где квартировали последние дни, куда вернулись после неудачного визита к отошедшему от них Валентасу. Они били Талгата с двух часов ночи до десяти часов утра. С небольшими перерывами. В перерывах они по команде Абая наскоро подкрепляли себя сорокаградусной «чистой энергией». Мирзабай, уже не скрывавший, что он всего лишь подставная фигура, «сборщик податей», называвший Абая то «директором», то «хозяином», тоже бил.
«....Талгат не сопротивлялся, — вспоминает Михаил, — только прикрывался руками. Он кричал: «За что, Абай? Хватит! Перестаньте!» Но Абай, засунув руки в карманы пальто, повторял: «Бейте его» . Потом: «Хватит». Потом опять: « Бейте» . А когда Талгат упал, бил его сам, ногами, в лицо».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Повесть
Девять парней одного призыва. Глава четвертая
Журналистская судьба часто сводила меня с молодыми музыкантами не на концертах, а при обстоятельствах сугубо жизненных