— Враги? Как ты любишь громкие слова, Михаил! Скажем иначе: антагонисты... Впрочем, да: враги... Как наука враждебна невежеству, как свет — тьме, как счастье — горю... Ваша мораль, говоришь ты, прекрасна... Смотри-ка, как ты и все вы привыкли к унижению. Я читал Евангелие... Да, да, не смотри так удивленно; я прочел и понял: по-вашему, человек — «комок грязи» и его надо давить страхом, страхом, страхом. «Если не будешь добр — уничтожу. Если не будешь благочестив — испепелю, если не будешь кроток — устрою адские вечные муки на том свете...» Доброта... И это, по-твоему, доброта? Из-под палки, под угрозой? Доброта, обращенная постоянно на себя: сделаю это — спасусь, не сделаю этого — погибну! Вы спеленаты, вы спутаны, вы не живете, а только готовитесь к смерти... Это самая большая жестокость, какую можно представить.

Бледный Миша с грохотом отодвигал стул и убегал, не прощаясь, давая себе слово никогда, никогда больше ни ногой сюда, где смеют хулить самого господа... Но проходило несколько дней, и ноги сами несли его к заветной двери. За время отсутствия он успевал накопить, как ему казалось, новые доводы и шел снова убеждать. Он не знал, что все эти дни, каждый раз, как хлопала дверь, ребята в райкоме поднимали глаза: ждали, вернется, нет ли... Он возвращался.

— Если бы вы могли уступить нам хоть немножко, Коля! — горько сказал он однажды. — Если бы вы не были так суровы и беспощадны в суждениях! Маленькие дружеские уступки, как они помогают людям! Помогают избегать конфликтов, ссор, а?

Спокойный Коля вспыхивал.

— Никогда! — горячо говорил он. — Никогда в этом смысле мы не пойдем на уступки...

Он схватил со стола книгу, прочитал громко:

— «Теперь в Европе и в России всякая, даже самая утонченная, самая благонамеренная защита или оправдание идеи бога есть реакция». Ленин. Понял? Это написал Ленин! Вот книга! Возьми...

Он придвинул к Мише книгу.

— Не бойся проверять свои мысли... Если твои убеждения верны, их никто не поколеблет... Если не верны, они не нужны тебе.

Михаил отодвинул ее. Но Николай никогда не терял терпения. Он вновь придвинул книгу к нему.

Узнав Колину жизнь, Михаил поразился, как много успел сделать его сверстник: за плечами у Коли физ. тех. университета, конструкторская работа на заводе, жизнь в колхозе. О своей жизни Коля рассказывал, как о чем-то обыкновенном:

— Когда инженерия в колхозе «Украина», одних зерновых комбайнов имел 114 штук, 280 механизаторов под рукой ходило... Председатель мне попался мировой — Лесниченко Григорий Митрофанович... Считался со мной. Дали мне сразу один миллион 300 тысяч рублей в старых — расходы на технику, и развернулись мы. — И неожиданно «поворачивал» рассказ: — Я-то никогда себя «комком грязи» не чувствовал... Плечи иногда ныли: тяжело брал на себя. Ничего, выдюжил вроде, зато плечи окрепли. Мы не можем быть недобры к миру. Мы держим его на своих плечах...

Как-то Чередниченко взял его с собой в командировку по району, а в другой раз Миша попросился с ним сам.

«Что ж такого? — убеждал он себя. — Ну, вчера рейд, ну, сегодня собрание... Должен я знать тех, с кем нам предстоит бороться... только и всего. — И успокаивал себя: — Я же верю! Верил и буду верить!»

Он забыл: чтобы верить, надо не думать, а здесь его приучили размышлять.

Дома теперь Михаил почти совсем не бывал. И там по нем уже голосили, как по покойнику. Он и сам не знал, почему рассказал об этом в райкоме. Привык: слушают. Чувствовал: помогут.

Как-то вечером мать приказала ему: собирай вещи, езжай из Синельникова прочь, от дома подальше, не позорь, спасай душу, уходи.

Ребята переглянулись.

— Держись, Мишин! — сказал Вася Ковалюк. — Что-нибудь придумаем...

И придумали. Привели его к Степану Константиновичу Ляшенко. Ляшенко чем-то неуловимо напоминал Мамонтова.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.