Смутно, как в лихорадке, слушал он голоса выступающих учителей, матерей, комсомольцев. Чужие люди называли знакомые ему имена и факты. Он глядел в их лица, следил за выражением глаз и чувствовал: они не отступят. И тогда он... пожалел их. Встал, худой, долговязый, бледный, крикнул:

— Дайте я скажу, люди!

Зал, скрипнув сиденьями, повернулся к нему. Мать и Бычковы, сидящие рядом, испуганно ухватили его за пиджак:

— Куда ты? Зачем? Он отмахнулся.

— Люди! — крикнул он, поднимая руки — Слушайте! Я скажу вам слово господне, я понесу свет в вашу темноту. Очнитесь! От кого защищаете детей своих — от бога?! Помните, все прощается, кроме хулы на духа святого. Не лишайте же чад ваших спасения и пропуска в рай. бог есть любовь и доброта, верьте!

Вокруг вспыхнул, нарастая, гневный Шумок.

— Про дочку Хлистун лучше скажи! — крикнула какая-то женщина. — Умертвили девчонку, добренькие! У ней туберкулез был. Ей бы в больницу, к врачам, а вы что? Читали над ней молитвы, как над мертвой. Мы врача к Хлистун послали, а братья и сестры во Христе его чуть не в тычки выгнали. Ребенок-то умер. На вашей совести эта смерть, нелюди! Будь она проклята, доброта ваша! Вздрогнув, Михаил встал и выбрался в вестибюль. Прислонился там к прохладной, пахнущей краской стене. Он знал об этом случае с девочкой Хлистун и не хотел думать о нем. Откуда-то почти рядом с Михаилом оказался круглолицый парень с аккуратной расческой в верхнем кармашке. Серые узкие глаза паренька глядели добродушно.

— Слушан, малый, — обратился он. — Как же ты так, а? Двадцать лет, а уже верующий. В небе вон спутник летает, в городе скоро автобусы без кондуктора пойдут... Ты крепко обо всем подумай, а после перерыва возьмешь слово и отречешься... Лады? Я от общественности...

Миша глядел в пухлое лицо, в серые глазки. «Если у них все такие агитаторы... это еще ничего, — подумал он. — Еще ничего... Повоюем...»

Суд закончился. «Святая пятерка» была единодушно осуждена народом. Ей грозили серьезные неприятности.

Миша уже собрался было идти домой, как вдруг к нему подошел невысокий седоватый человек, очкастый, с внимательным, каким-то длинным взглядом.

— Мамонтов, — коротко назвался он. — Может быть, немного поговорим?

Бычковы и мать делали ему яростные знаки. «Не доверяют, все еще держат за сопляка...» Он еще раз сердито оглянулся на них.

— А что? И побеседуем, — вызывающе сказал он. — Насчет липкой паутины, да?

— Насчет нее, проклятой, — посмеиваясь, сказал Мамонтов.

— А вы кто будете? — дерзко спросил Михаил. — Из КГБ, что ли?

Мамонтов засмеялся было, но потом посерьезнел.

— Нет, я из другой организации. Есть такое хорошее место в Днепропетровске: университет. Работаю там... Слушай, Миша, я хотел бы знать: чего тебе в конце концов хочется? Планы какие у тебя есть — нет? Что ты любишь?

— Я люблю господа своего, — твердо ответил Миша.

— Так. Ну, а в школе что тебе нравилось: математика, русский, история?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.