На войне закрывали телом амбразуру. Шел человек вперед и знал: сейчас меня не будет. Неужели это возможно? Знать, что умрешь, и идти вперед? Нет, я тоже не трус. Случись война, и я, быть может, стану героем. Но сейчас? Зачем? «Не соглашайтесь, молодой человек!» Не соглашаться? А если он, этот врач с волосатыми руками, все-таки прав? Кто подскажет, как поступить? Раньше, бывало, с презрением отвергал всяческие советы («Кончай, мать, кончай, отец, сам разберусь!»). Сегодня я бы так не сказал. Моему отцу всегда все ясно, он любую задачку решит на логарифмической линейке, и результат всегда сойдется с ответом. Где оно, родительское чутье? Прохлаждаются на дизель-электроходе «Россия», едят котлеты «по-киевски». Мать у меня чувствительная женщина. Чуть задержишься вечером, она полбутылки валерьянки выпьет, в «Скорую помощь» раз десять позвонит. «Ах, я вся извелась! У меня весь месяц дурные предчувствия!» А сейчас, когда сын в беде, куда девались ее предчувствия?
Нет, не могу я ждать, пока все решится само собой. Пусть телеграфируют на «Россию», пусть радируют. Ведь на дизель-электроходе «Россия» наверняка есть рация.
— Скажите, где сейчас может быть «Россия»? — спрашиваю у стоящего рядом старика.
— Вы, собственно, о чем?
— Дизель-электроход. Позавчера вышел из Одессы.
— А! Не могу знать! — отвечает старик совсем по-солдатски.
А сзади меня кто-то шумно вздыхает и, будто разговаривая с самим собой, декламирует густым негромким баском:
— «Спросишь, где она, Россия, по какой рубеж твоя?» Только стихов недоставало!
В распахнутую дверь палаты вкатывают высокий продолговатый столик, накрытый свисающей, как скатерть, простыней.
— Ну, поехали? — говорит сестра.
— Как? Уже? А если я не хочу? А если я не согласен?
— Ладно уж! — говорит некрасивая эта сестра и чмокает безнадежно уголком рта. — Поехали!..
И мы поехали.
Я не знаю, далеко ли до операционной, долго ли мы будем в пути, но хочется, чтобы подольше. Я много раз смотрел в кино, как все это происходит. Ослепительно яркая лампа в виде перевернутого таза над высоким столом. Стройные женщины в белом с марлевыми фартучками на лицах. На лбу у хирурга капельки пота. В напряженной тишине отрывистые команды: «Пинцет!», «Скальпель!», «Шприц!». На столе лежит что-то задрапированное простынями. Что-то — это буду я. Все отработано, доведено до автоматизма. Успех решают секунды, доли секунд. Тук-тук-тук — перебой, тук-тук-тук... Это бьется мое сердце.
Операция еще не началась, но я уже слышу, как бьется мое сердце. - ...Приехали. Странно, но операционная совсем не похожа на операционную. Здесь обычный неяркий свет. Перевернутая таз-лампа не горит. Возле высоких столиков стоят отнюдь не стройные, а самые домашние женщины, и каждая буднично занимается своим делом. В никелированной коробке варится инструмент, варево мирно булькает, будто суп. Одна из женщин, толстуха, краснощекая, как с плаката, при нашем появлении улыбается во весь рот.
— А ну, давай его сюда! — говорит радостно, словно хлебосольная хозяйка хаты.
С каталки меня переваливают на стол.
— Ишь, Галина, какого красавца отхватила! — говорит толстуха.
— Можешь взять его себе, — фыркнув, отвечает сестра, которая привезла меня сюда.
— Я взяла бы, — говорит толстуха, притворно вздыхая, — только они теперь тощих любять!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Документальная повесть об олимпийском чемпионе Валерии Борзове и его тренере Валентине Васильевиче Петровском
Повесть. Продолжение. Начало в № 16.