– Дрался. Воевал.
– Точно рассуждаешь. В драке со скромным характером пропадешь. А ты знаешь, чего я больше всего боялся? Бегущей крысы. Особенно если крыса напугана. Жутко боюсь! А вот однажды весной почки зеленели, мать-и-мачеха цвела, но еще прохладно, я еще в пальто. Говорю одному парню, который в рубашечке выбежал: «Простудишься, холодно еще». А он мне в ответ: «Если я, батя, до твоих лет доживу, я вообще голяком ходить буду». А ты что ответишь?
Сашка улыбается, не сводя глаз с дороги, чутко улавливая руками малейшее скольжение колес, легким движением руля выправляя положение машины.
А Румянцев задумывается, уходит в таинственную тишину, вспоминая самого себя в Сашкином возрасте, когда он тоже думал: «Вот до пятидесяти доживу и ничего в жизни бояться не буду». Теперь эти пятьдесят кажутся таким счастливым и радостным возрастом, что в душе его все вдруг затихает в тревожном предчувствии.
Они возвращались домой с неудачной охоты на кабанов. Но неудача была приятна, пришло хорошее настроение. Намерзлись в лесу, Румянцев едва выбрался с помощью внука из снега, потеряв все силы в борьбе с лыжами, ходьба на которых была мукой для него. Но сознание того, что он все-таки ходил на кабана, стоял на номере в ожидании зверя, веселило теперь его, сидящего в теплой машине, как если бы это и было то главное, ради чего он выезжал с внуком на охоту. А Сашка был молодцом: тащил на себе совсем ослабевшего деда, проваливаясь в снегу. Александр Васильевич был так благодарен внуку, так нежно любил его в эти минуты, так страстно хотел сказать ему что-то очень важное и мудрое, что-то главное передать молодому человеку, словно это был лучший его друг. Он глубоко задумывался, но ничего путного, как нарочно, не приходило в голову. Навязчиво вертелась фраза: «Другого пути нет», – которую он уже единожды произнес вслух, и еще раз сказал в задумчивости:
– Другого пути нет, Сашок! – будто сказал что-то очень важное.
Ему хотелось признаться в самом сокровенном этому очень способному, умному и доброму человеку, его тянуло на исповедь, и он с трудом сдерживал себя, чтобы не рассказать о первой любви, которая случилась еще до того, как он познакомился с будущей своей женой. Сашкиной бабушкой.
Ему было шестнадцать, и он был уверен, что очень любит немолодую, как ему тогда казалось, двадцатитрехлетнюю женщину, к ласкам которой он как бы перешел от недавних материнских ласк с той только разницей, что женщина эта приоткрыла нечто таинственное в этих ласках, о чем он только мог раньше догадываться или слышать от своих приятелей. Провал в эти ласки был стремителен и страшен, как если бы в жизни его случилась непоправимая беда.
Первая встряска со временем утихла. Жизнь опять повернулась к нему лучшими своими сторонами, и он, как это ни удивительно было, привык спокойно разговаривать с соседкой, нянчившей сына в коляске, рассказывать ей всякие пустяки, шутить, ни на что не намекая, как будто между ними никогда ничего не было, и не вздрагивал, если вдруг появлялся муж.
Теперь, вспоминая душевный свой надлом, Румянцев с тоскою думал о Сашке, которому тоже грозила блажь души и тела. Ему хотелось поделиться с ним опытом, предостеречь его. Но он отлично понимал, что никогда не сделает этого, чувствуя себя невольным предателем внука, которого подстерегала опасность в жизни, а он, зная о ней, молчал.
– Другого пути нет, – опять повторил он, глядя на трактор.
– О каком пути говоришь? – спросил внук, осторожно обгоняя оранжевый
трактор, тарахтящий справа, крутящий в натуге свои большие колеса с мелькающими в рваном ритме черными галочками протектора. – Заладил о каком-то пути. О чем ты думаешь?
– О гололедице, – отозвался Румянцев, поправляя ногу с протезом. – Бывает ум книжный, Сашок, неживой, гибкий от всевозможных знаний, но без всяких неожиданностей, без открытий. А у меня живой. Я все время для себя открытия делаю.
– Какое же сделал сейчас?
– Старое, как мир.
– Другого пути нет? – спросил внук.
– Другого нет, – подтвердил Александр Васильевич.
– Хоть бы песочком посыпали, – в сердцах сказал Сашка. – Ладошки даже вспотели.
Он решил, что дед имеет в виду дорогу, по которой они ехали.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.