Короткая спичка

Георгий Семенов| опубликовано в номере №1370, июнь 1984
  • В закладки
  • Вставить в блог

– Дрался. Воевал.

– Точно рассуждаешь. В драке со скромным характером пропадешь. А ты знаешь, чего я больше всего боялся? Бегущей крысы. Особенно если крыса напугана. Жутко боюсь! А вот однажды весной почки зеленели, мать-и-мачеха цвела, но еще прохладно, я еще в пальто. Говорю одному парню, который в рубашечке выбежал: «Простудишься, холодно еще». А он мне в ответ: «Если я, батя, до твоих лет доживу, я вообще голяком ходить буду». А ты что ответишь?

Сашка улыбается, не сводя глаз с дороги, чутко улавливая руками малейшее скольжение колес, легким движением руля выправляя положение машины.

А Румянцев задумывается, уходит в таинственную тишину, вспоминая самого себя в Сашкином возрасте, когда он тоже думал: «Вот до пятидесяти доживу и ничего в жизни бояться не буду». Теперь эти пятьдесят кажутся таким счастливым и радостным возрастом, что в душе его все вдруг затихает в тревожном предчувствии.

Они возвращались домой с неудачной охоты на кабанов. Но неудача была приятна, пришло хорошее настроение. Намерзлись в лесу, Румянцев едва выбрался с помощью внука из снега, потеряв все силы в борьбе с лыжами, ходьба на которых была мукой для него. Но сознание того, что он все-таки ходил на кабана, стоял на номере в ожидании зверя, веселило теперь его, сидящего в теплой машине, как если бы это и было то главное, ради чего он выезжал с внуком на охоту. А Сашка был молодцом: тащил на себе совсем ослабевшего деда, проваливаясь в снегу. Александр Васильевич был так благодарен внуку, так нежно любил его в эти минуты, так страстно хотел сказать ему что-то очень важное и мудрое, что-то главное передать молодому человеку, словно это был лучший его друг. Он глубоко задумывался, но ничего путного, как нарочно, не приходило в голову. Навязчиво вертелась фраза: «Другого пути нет», – которую он уже единожды произнес вслух, и еще раз сказал в задумчивости:

– Другого пути нет, Сашок! – будто сказал что-то очень важное.

Ему хотелось признаться в самом сокровенном этому очень способному, умному и доброму человеку, его тянуло на исповедь, и он с трудом сдерживал себя, чтобы не рассказать о первой любви, которая случилась еще до того, как он познакомился с будущей своей женой. Сашкиной бабушкой.

Ему было шестнадцать, и он был уверен, что очень любит немолодую, как ему тогда казалось, двадцатитрехлетнюю женщину, к ласкам которой он как бы перешел от недавних материнских ласк с той только разницей, что женщина эта приоткрыла нечто таинственное в этих ласках, о чем он только мог раньше догадываться или слышать от своих приятелей. Провал в эти ласки был стремителен и страшен, как если бы в жизни его случилась непоправимая беда.

Первая встряска со временем утихла. Жизнь опять повернулась к нему лучшими своими сторонами, и он, как это ни удивительно было, привык спокойно разговаривать с соседкой, нянчившей сына в коляске, рассказывать ей всякие пустяки, шутить, ни на что не намекая, как будто между ними никогда ничего не было, и не вздрагивал, если вдруг появлялся муж.

Теперь, вспоминая душевный свой надлом, Румянцев с тоскою думал о Сашке, которому тоже грозила блажь души и тела. Ему хотелось поделиться с ним опытом, предостеречь его. Но он отлично понимал, что никогда не сделает этого, чувствуя себя невольным предателем внука, которого подстерегала опасность в жизни, а он, зная о ней, молчал.

– Другого пути нет, – опять повторил он, глядя на трактор.

– О каком пути говоришь? – спросил внук, осторожно обгоняя оранжевый

трактор, тарахтящий справа, крутящий в натуге свои большие колеса с мелькающими в рваном ритме черными галочками протектора. – Заладил о каком-то пути. О чем ты думаешь?

– О гололедице, – отозвался Румянцев, поправляя ногу с протезом. – Бывает ум книжный, Сашок, неживой, гибкий от всевозможных знаний, но без всяких неожиданностей, без открытий. А у меня живой. Я все время для себя открытия делаю.

– Какое же сделал сейчас?

– Старое, как мир.

– Другого пути нет? – спросил внук.

– Другого нет, – подтвердил Александр Васильевич.

– Хоть бы песочком посыпали, – в сердцах сказал Сашка. – Ладошки даже вспотели.

Он решил, что дед имеет в виду дорогу, по которой они ехали.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Слово читателю

Помочь песне