Когда царская чета, обходя палаты, разговаривала с пострадавшими, многие из них «со слезами на глазах просили простить их, «неразумных», испортивших «такой праздник».

В том же 1896 году на Ваганьковском кладбище Николай II возвел храм в память жертв давки на Ходынском поле.

Тогда же было начато следствие, но через два месяца виновным признали одного лишь московского обер-полицмейстера Власовского, обвинив его в нераспорядительности и служебной халатности, после чего отправили в отставку.

Вот воспоминания о событиях генерала Джунковского, который наблюдал их от начала и до конца.

«...18 мая, в субботу, назначено было народное гулянье на Ходынском поле. Гулянье это было устроено на площади приблизительно в квадратную версту. Почти прямо против Петровского дворца устроен был императорский павильон, сооруженный в древнерусском стиле, кругом павильона был разбит садик с цветущими растениями и лавровыми деревьями. По обеим сторонам павильона были выстроены две трибуны, каждая на 400 мест, для чинов высшей администрации, а вдоль Петровского шоссе две трибуны для публики с платными местами по 5000 мест в каждой. Эти сооружения оставались на Ходынском поле и по окончании гулянья для парада. Затем по всему полю были раскинуты всевозможные театры, открытые сцены, цирки, качели, карусели, буфеты, ипподром для конских ристалищ и т.д.

Но главное, что привлекало народ, - это был ряд буфетов, их было несколько сот, они предназначались для раздачи населению царских подарков в виде художественно исполненных эмалированных кружек, тарелок и разных гостинцев. Вот по поводу этих подарков и ходили в народе легендарные слухи, будто эти кружки будут наполнены серебром, а иные говорили, что и золотом. Не только со всей Москвы и Московской губернии, но и соседних, ближайших губерний шел народ густыми толпами, некоторые ехали целыми семьями на телегах, и все это шло и шло на Ходынку, чтобы увидеть царя, чтобы получить от него подарок.

За несколько дней до праздника можно было уже видеть на этом поле биваки крестьян и фабричных, расположившихся то тут, то там; многие пришли издалека. Весь день 16 и 17 числа, со всех направлений, во все заставы, шел непрерывно народ, направляясь к месту гуляний. К вечеру 17-го была уже такая масса, что все поле было густо покрыто народом, народу собралось более миллиона. Самое большое скопление было, конечно, возле буфетов, из которых с 10 часов утра должна была начаться раздача царских подарков.

Народ, боясь пропустить очередь, занял места с вечера, стал плотной массой перед закрытыми барьерами, стал какими-то неудачными треугольниками. Между тем буфеты эти были устроены так, что между десятками буфетов под одной крышей имелись полуторааршинные проходы (аршин = 0,71 м), через которые и предполагалось пропускать со стороны Москвы народ на гулянье, вручая каждому узелок с угощениями и посудой. Параллельно буфетам тянулась, начиная от шоссе, глубокая, с обрывистыми краями и аршинным валом, канава, которая против первых буфетов превращалась в широкий ров, и тянулся он вдоль всех буфетов, оставляя на всем своем протяжении площадку перед буфетами шириной шагов 50.

На этой площадке комиссия, по-видимому, наивно и предполагала установить народ для вручения ему узелков и пропуска внутрь круга. Но, конечно, предположение это не могло оправдаться. На этой площадке не могла установиться и тысячная доля народа, собравшегося на гулянье.

Всю ночь с 17 на 18 мая толпа провела на ногах в страшной давке. Уже к полуночи не только площадка, но и вся яма была покрыта народом, все старались занять места поближе к буфетам, но только немногим удалось занять узкую гладкую полосу, остальные переполнили ров, который казался живым колыхавшимся морем. Толпа была и на другом берегу рва, и на высоком валу. К 3-м часам ночи все уже стояли на занятых ими местах, а народные массы все прибывали и прибывали, теснота увеличивалась, сзади давили.

К 5 часам сборище народа достигло крайнего предела, перед одними буфетами стояло более полумиллиона народа. Жара была и духота нестерпимые. Ни малейшего ветерка. Все страдали от жажды, а между тем масса сковалась, нельзя было двинуться. Со многими делалось дурно, они теряли сознание, но выбраться не могли, т.к. были сжаты, как в тисках. Так продолжалось около часа.

Над этой почти миллионной толпой стоял от людских испарений пар, похожий на болотный туман. Этот туман скрывал толпу во рве. Дышать было нечем. Около 6 часов утра стали раздаваться крики о помощи. Толпа заволновалась и стала требовать раздачи угощений. В 2-3 буфетах начали раздавать. Раздались крики: «Раздают», и это было как бы сигналом к началу несчастья. Море голов заколыхалось. Раздирающие стоны и вопли огласили воздух. Толпа сзади наперла на стоявших во рву, некоторые взбирались на плечи и по головам шли вперед, происходило что-то невообразимое, артельщики растерялись, стали бросать кружки и узелки в толпу.

Не прошло и 10 минут, как буфеты были снесены, и вся эта масса, как бы пришедшая в себя, отхлынула назад, с ужасом увидала ров, наполненный и мертвыми, и изуродованными. Прибыли власти, началась ужасная работа - отделение живых от мертвых. Умерших обнаружено было 1 282 человека, раненых более 500; покойников увозили в течение почти всего дня на Ваганьковское кладбище, где их приводили в известность, несчастных раненых отвезли в больницы и приемные покои.

Вот как стихийно произошла эта ужасная Ходынская катастрофа, омрачившая не только торжественные дни коронования, но оставившая и роковой отпечаток на все царствование несчастного царя Николая II…

Так как устройство народного гулянья было изъято из ведения генерал-губернатора и передано всецело Министерству двора, то я и не принимал в нем никакого участия, и принятие мер охраны также не касалось нашей комиссии - охрану на Ходынском поле также взяло на себя Министерство двора в лице дворцового коменданта. Обер-полицмейстером был Влассовский, он был хорошим приставом… но чтобы быть обер-полицмейстером, - на это у него не хватало пороху. Кроме того, это был человек не общества, с ним никто не считался, он тоже, со своей стороны, был неопытен в обращении и сношениях с высокопоставленными лицами, не умел к ним подойти, а представители Министерства двора, устраивавшие народное гулянье, казались ему недоступными.

Между тем эти представители Министерства двора, конечно, не имели никакого понятия о толпе, при устройстве гулянья не приняли никаких мер предосторожности для избежания несчастий. Они наивно думали, что народ чинно соберётся, затем, когда в 10 часов откроют буфеты, будет проходить спокойно, получать подарки, и что к 2 часам дня, ко времени приезда государя, все будет роздано, и счастливый народ с подарками в руках встретит царя и царицу…

Всё это было очень наивно. Кроме того, как можно было строить буфеты, из коих раздавали подарки, все в одном месте и так близко ко рву, - это уж совсем непонятно. Не могу не коснуться и другого вопроса, который мне особенно тяжел, - это роли великого князя во всей этой печальной трагедии. Как я говорил выше, устройство народного гулянья было изъято из его ведения и передано всецело министру двора. Великому князю как хозяину столицы, конечно, это не могло быть приятным, он реагировал на это тем, что совершенно устранился от всякого вмешательства не только по отношению устройства самого гулянья, но даже и по отношению сохранения порядка, отказываясь от преподачи каких-либо указаний по этому поводу. Обер-полицмейстер, очевидно, видя такое отношение со стороны хозяина столицы, также без должного внимания отнёсся к принятию мер безопасности на Ходынке во время гуляний.

Как я ни уважал и ни любил великого князя, я не могу все же не осудить его за это полное отстранение себя от всякого вмешательства. Раз он генерал-губернатор, то этим самым он отвечает за сохранение порядка везде. Права принятия мер для этого у него никто отнять не мог, и поручение устройства гулянья министру двора не освобождало его от контроля над принятием необходимых мер порядка. А между тем он ни разу не посетил Ходынское поле, не ознакомился с мерами для поддержания порядка. Обер-полицмейстер также отнесся чересчур равнодушно, видя такое отношение со стороны своего начальника. Очень, очень всё это было более чем грустно…

Я узнал об этой катастрофе в десятом часу утра, но и то смутно, передавали какие-то слухи. Я пошел к великому князю, которому уже было доложено об этом ужасе, застал его бледным как полотно, он ничего мне не сказал, поздоровался, но не произнес ни слова. Видно было, до чего ему тяжело, я тоже ничего не решился произнести. Мы без слов поняли друг друга. Я вышел. Он поехал к государю.

Тут опять сделана была крупная ошибка. Великому князю следовало намекнуть государю, что хорошо бы ему поехать сейчас же на место катастрофы - это был бы поступок, достойный царя. Увы! Не нашлось никого, кто бы подсказал ему это, а может быть, царь и хотел поехать, и его отговорили. Всё может быть. Да, были сделаны крупные ошибки, эту ошибку несчастному царю не удалось загладить за все время своего царствования. Когда великий князь уехал к государю, мы, лица свиты, все ждали, что вот-вот государь поедет на место катастрофы, велит там отслужить панихиду.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.