Среди собравшихся еще ночью (!) на Ходынском поле были не только бедные неимущие люди. Пришли сюда и ремесленники, и рабочие, и мещане. Как отмечал в своих «Дневниках» известный публицист и издатель А. С. Суворин: «С вечера было много народа. Кто сидел около костра, кто спал на земле, кто угощался водкой, а иные пели и плясали».

Узелки с подарками вместо 11 часов дня стали раздавать около 6 часов утра. Когда это началось, то вместо того, чтобы получать подарки по очереди, для чего были сделаны специальные проходы, по свидетельству того же Суворина, «народ с наружной стороны перелезал через палатки и набегал к проходам палаток с внутренней стороны. И с той и с другой стороны давили друг друга… Кто падал, того топтали, ходили по нему… Многие влезали на палатки, ломали крыши и доставали узелки».

Весть о том, что подарки уже выдают, и их может на всех не хватить, молниеносно облетела весь 500-тысячный народ, собравшийся на Ходынском поле. И тогда «толпа вскочила вдруг как один человек и бросилась вперед с такой стремительностью, как если бы за нею гнался огонь. Задние ряды напирали на передние: кто падал, того топтали, потеряв способность ощущать, что ходят по живым еще телам, как по камням или бревнам. Катастрофа продолжалась всего 10-15 минут. Когда опомнились, было уже поздно. Погибших на месте и умерших в ближайшие дни оказалось 1282 человека, раненых – несколько сот».

Известный московский репортер, впоследствии автор знаменитых книг о Москве и москвичах В. А. Гиляровский, единственный из газетчиков, оказавшийся на Ходынке, считал, что там собралось не менее миллиона человек, хотя по официальным данным – вдвое меньше. Эта гигантская масса была стеснена между линией павильонов-буфетов и все сильнее напирающими новыми толпами, подходившими из Москвы и боявшимися, что им ничего не достанется.

 «Над миллионной толпой начал подниматься пар, похожий на болотный туман… Давка была страшная. Со многими делалось дурно, некоторые теряли сознание, не имея возможности выбраться или даже упасть: лишенные чувств, с закрытыми глазами, сжатые, как в тисках, они колыхались вместе с массой. Стоящий возле меня, через одного, высокий благообразный старик уже давно не дышал: он задохся молча, умер без звука, и похолодевший труп его колыхался с нами. Рядом со мной кого-то рвало. Он не мог даже опустить головы».

Другой свидетель ходынского ужаса, П. Шостаковский, вспоминал:

«И до предела сжатая человеческая масса всей невообразимой тяжестью своей качнулась в сторону буфетов. Люди тысячами повалились в ров, прямо на головы стоявших на дне. Вслед за ними падали еще и еще, пока ров не был завален телами доверху. И по ним шли. Не могли не идти, не могли остановиться».

По официальным данным, погибли 1389 человек и 1301 были ранены. И все это – итог массового безумия, продолжавшегося не более 15 минут. Но когда толпа опомнилась, было уже поздно.

Николаю доложили о катастрофе в половине одиннадцатого утра. От него требовалось принять решение – или отменить все празднества и объявить траур, или, сделав вид, что ничего особенного не произошло, продолжать торжества, как ни в чем не бывало.

В тот день император записал в своем дневнике горькие слова:

«Толпа, ночевавшая на Ходынском поле в ожидании начала раздачи обеда и кружки, наперла на постройки, и тут произошла давка, причем, ужасно прибавить, потоптано около тысячи трехсот человек. Я узнал об этом в десять с половиной часов… Отвратительное впечатление осталось от этого известия».

Долго колеблясь, он принял, как и следовало ожидать, компромиссное решение: день закончить по старой программе, главным образом из-за того, что вечером должен был состояться бал у французского посла, и по политическим соображениям отменять его не следовало. А уж потом, если будет возможно, празднества свернуть, заменив их посещениями больниц, раздачей пособий и всего прочего, приличествующего произошедшему несчастью.

Выполняя принятое решение, государь и государыня отправились на Ходынку, где уже были убраны трупы, и кровь засыпана песком. В два часа дня их императорские величества появились на балконе Царского павильона, грянул пушечный залп, заиграли военные оркестры, сотни тысяч людей обнажили головы и стали смотреть, как мимо павильона в четком строю пошли парадным маршем войска. Праздник продолжался, причем жители Москвы принимали в нем активнейшее участие.

Вечером императорская чета отправилась на бал к французскому послу, графу Луи-Густаву Монтебелло – поступок, которого журналисты и историки так и не смогли им простить, увидев за всем этим равнодушие и безразличие к человеческому горю. То, что в подавляющем большинстве особняков и домов Москвы также были свои балы и застолья, значения не имело.

Но так уж совпало, что прием у французского посла в России готовился задолго до коронации, и ему  придавалось важное межгосударственное значение, так как он должен был способствовать налаживанию союзнических отношений между Россией и Францией. После приема давался бал.

Что было делать в этой сложной ситуации русскому государю?

Великий князь Сергей Александрович узнал на следующее утро, что Москва одарила его новым титулом – «князь Ходынский». А Николай и Александра Федоровна, понимая, что их пребывание на балу более чем двусмысленно, выполнив протокол, вскоре же уехали в Кремль.

19 мая утром они присутствовали на панихиде по погибшим и поехали по больницам, навещая раненых. Под впечатлением увиденного Николай II приказал выдать каждой семье по тысяче рублей за погибшего человека, оплатить похороны, а для осиротевших детей открыть особый приют.

Надо сказать, что раненые и пострадавшие в Ходынской давке осознавали свою вину в случившемся. После посещения их в больнице, мать Николая II, императрица Мария Федоровна, записала в своем дневнике:

«Они были такими трогательными, не обвиняя никого, кроме их самих. Они говорили, что виноваты сами и очень сожалеют, что расстроили этим Царя! Они как всегда были возвышенными и можно более чем гордиться, от сознания того, что ты принадлежишь к такому великому и прекрасному народу».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.