17 марта 1856 года родился Михаил Александрович Врубель

Его неистово отрицали и безмерно восхваляли. Он был мишенью для одних и знаменем для других. Десятилетия успокоили неразрешимые споры. Нелепыми и чудовищными кажутся авторитетные обвинения, порой странны неуемные восторги. Истинно одно: за Михаилом Александровичем Врубелем пришло поколение талантливейших людей, и все-таки он остается одним из любимейших русских художников. А ведь время беспощадно к вчерашним кумирам.

В мире Врубеля атмосфера таинственная и притягивающая. Картинам большим, до странности космическим по ощущению, будоражащим, не хватает «воздуха» в музеях. Их сдавливают низкие потолки, стены малы для них — они просят простора. Здесь витает дух загадочности. Мы словно попадаем в царство снов из «Синей птицы». Это — начало нашего века. Эпоха, современник которой мог бы сказать о себе словами Герцена, что он «ставит только мост», а «иной неизвестный, будущий пройдет по нем». Это — время смутных предчувствий грядущих бурь, споров о человеке, кто он и зачем живет на белом свете. И изломанный, поверженный Демон, разуверившийся в совести мира и страдающий от этого, — герой своего времени «канунов», неустроенный, мятущийся и гордый в своем одиночестве, жаждущий свободы. Очень часто о Врубеле говорят только как об авторе «Демона». Это крик души художника. Но ведь Врубель бывал и иным.

Сказочные картины-грезы «Царевна-Лебедь», «К ночи» будто написаны другим человеком. Есть Врубель — тончайший лирик, умеющий любить и любоваться природой. И вот такой сплав беспокойства «Демона», пока еще не кричащего, а затаенного, и фантастичности лирической живописной легенды мы видим в «Сирени». Это одна из самых «врубелевских» картин. Итак, 1900 год.

Лето этого года Врубели проводили на хуторе в гостях у семьи Н. Н. Ге. После томительного путешествия в поезде путь от станции Плиски недалекий. Хутор был виден уже издали и среди открытых всем ветрам полей казался чудесным зеленым островом. Тенистая аллея из тополей и берез вела к скромному, но просторному одноэтажному дому. Прибывшие чувствовали себя здесь нестесненно. И поэтому с тех пор, как малоизвестный художник, странный «декадент» Михаил Александрович Врубель женился на популярной оперной артистке Надежде Ивановне Забеле, они часто приезжали сюда на лето. Хутор принадлежал сестре Надежды Ивановны — Екатерине Ивановне Ге. Была она женой сына известного художника Николая Николаевича Ге, который и построил для работы этот дом с большой мастерской. На вделанной в стену черной доске виднелся еще набросок его картины «Распятие». Но вокруг теперь стояли странные и так непохожие на работы прежнего обитателя мастерской холсты.

Невысокого роста, светловолосый, выглядевший явно моложе своих сорока четырех лет, художник не доставлял излишнего беспокойства радушным хозяевам. В белой простой блузе он работал в мастерской обычно почти весь день. Только вечером все, и гости и хозяева, собирались на веранде. Переговаривались, читали вслух по очереди Чехова, Эдгара По, Гоголя, который считался здесь почти «местным автором». Ближайшим уездным городом от хутора был Нежин. Там Гоголь учился в гимназии.

В щедрые и пряные южные вечера все вокруг казалось таинственным, загадочным. И ночной сад, и темное синее небо с серебристыми крупными звездами, и дальние непонятные звуки. Казалось, что пройдешь по саду к заросшему пруду и обязательно встретишь леших, вепря, русалок, зачарованных жителей древних преданий и мифов.

Врубель редко вступал в разговор, он больше молчал, вглядываясь в ночную темноту, думая о своем. А работалось здесь хорошо и спокойно. Здесь в прошлые годы написал он «Царевну-Лебедь», «К ночи», начал «Богатыря». На этот раз он хотел написать «Сирень». Не маленький этюд, а большую, настоящую картину. Он часами вглядывался в росший в саду пышный куст сирени. Его удивляло то, как различны все лепестки по цвету. Появлялось странное, таинственное ощущение, будто это живое, почти человеческое существо со своей судьбой. Надо было все запомнить: и сложные переходы цвета и «тайны» характера сирени. А она отцветала предательски быстро и уже через полторы-две недели становилась невзрачным кустом.

Начались долгие поиски композиции. Надо было точно для себя представить картину в, уме. Он рисовал много и точно, чтобы потом, фантазируя, все время помнить о сирени. Потом попробовал написать несколько женских фигур в сирени. Они должны были, как феи, возникать из темноты кустов. Но тогда внимание зрителя было бы отвлечено от сирени. И, наконец, на холсте осталась только одна женщина в черном, почти слившаяся с кустом. Она спряталась здесь в испуге. Это душа сирени.

До Врубеля писали портреты на фоне сада и леса. У Врубеля — портрет сирени (а это именно портрет, выражение определенного характера). И фигура девушки как бы помогает лучше понять нам ее характер. Это символ чего-то таинственного, тревожного, непонятного до конца и самому художнику, но волнующего его. Чуткая поза девушки, ее неуверенное, неопределенное движение рук, растерянное, загадочное выражение лица — все это передает состояние настороженности и задумчивости. Она в родстве с «Демоном», и не случайно в лице ее черты сходства с Демоном.

Но даже если бы вдруг почему-либо Врубель и не «вписал» бы черной «демонической» фигуры девушки, его картина все равно была бы драматична. Скромный куст сирени, который и не очень-то уж выделялся в обычное время в саду, занимает почти весь большой холст. Прорисовать каждую веточку, каждую гроздь, чтобы кто-то, разглядывая, мог сосчитать, четыре или пять («счастье») лепестков в цветке, — так писать он не мог. Лиловые, сиреневые, темно-зеленые «волны» цвета сменяют друг друга в каком-то безудержном, стихийном, хаотичном ритме. То цветовое напряжение ослабевает, почти сходит на нет в иссиня-черном небе, то грозди сирени вспыхивают холодным блеском драгоценных камней. Сирень в этой картине словно тревожное живописное море. Четкого контура предметов нет, «мазок» вдруг ломается и становится жестким. Вся картина как бы сложена из отдельных цветовых причудливых кристаллов и плоскостей. Эта необычность построения сразу же останавливает наше внимание, заставляет пристальнее вглядеться в нее. А холодные, мерцающие, «отчужденные» краски рождают острое чувство беспокойства.

Цветы Врубель и раньше писал и рисовал часто. Еще когда жил в 80-е годы в Киеве и расписывал Кирилловскую церковь фресками, когда писал орнаменты во Владимирском соборе. Тогда эскизы его фресок напугали церковную комиссию. В них была трагедия человеческая, а нужной елейной религиозности не было, было творчество, а не шаблоны. Любил писать он цветы и когда жил в Москве. Для него это было отдохновением, упражнением для души. Он никогда не делал ботанического пособия акварелью и карандашом, педантически точного и скучного. Его живописные цветы — это не только изучение пластики цвета или выразительности карандашной линии, это также своего рода «психология». Но в новой картине куст сирени стал настоящим героем, и героем трагическим.

Сегодня мы считаем «Сирень» одной из лучших картин Врубеля. Но художнику казалось, что он многое упустил. И на следующий год Врубель работает над другой «Сиренью». «Все лето в хуторе я был занят кустом сирени с девицей (Татьяной!). Прошлогодняя моя сирень относится к настоящей вещи, как эскиз и картина. Там мне удалось только кое-что уловить, и я очень хотел захватить вещь полнее: вот причина, что упорствую на этом сюжете», — писал он одному из друзей. Художник хотел, чтобы «Сирень» стала еще более драматичной, беспокойной, и потому говорил, что напишет сирень одной раздражающей глаз своей резкостью зеленой краской. Но второй вариант так и не был окончен. Недовольный собой, он жаловался, что «все требует капитальных переделок, почти все насмарку», и собирался заканчивать полотно в Москве. А в Москве началась работа над «Демоном поверженным».

У Николая Заболоцкого есть удивительные стихи о ночном саде:

О сад ночной, таинственный орган,

Лес длинных труб, приют виолончелей...

О сад ночной, о бедный сад ночной,

О существа, заснувшие надолго!

О вспыхнувший над самой головой

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.