Какого цвета счастье…

– Надо мириться. Надо простить и забыть. Женщина закрыла лицо ладонями и засмеялась.

– Ой, спасибо! Все мне то же самое говорят, но что они знают. А вам верю.

Вера и Саша пришли часа через два. Вера оказалась худенькой, чернявой, с острым личиком, из тех женщин, которые всю жизнь выглядят подростками. Муж ее, хоть и не был толст, явно принадлежал к увальням. Не надо было вглядываться, чтобы увидеть, что Вера в семье главная. Не присаживаясь к столу, налила себе чашку чая, схватила бутерброд и стоя, пристукивая ногой, пила, ела и говорила:

– В жизни все зависит от того, кто как умеет постоять за себя. Сашка ничего не умеет. Ему ничего не надо. Его где ни посели, хоть под мостом, хоть под калиновым кустом, везде будет жить.

Женя поглядела на ее мужа. Он стоял посреди комнаты, как двоечник у доски, глядя в сторону, дышал, как вздыхал, потом боком придвинулся к тахте, присел на краешек и покачал .головой, не одобряя всего того, что говорила Вера.

– Ладно тебе, – сказал он, когда Вера со злостью стала обрисовывать семью, которая заняла их квартиру, и это «ладное означало – замолчи, постыдись, ведь несешь черт те что.

– Я специально к ним пришла, – говорила Вера, – звоню: открывает дверь старик, нос грушей, усы, как у моржа, и дама его тут как тут, лет так за семьдесят, но выглядит на шестьдесят восемь, в нейлоновом стеганом халате – умереть легче. Я говорю: «Я из санэпидемстанции. Мышки-тараканы есть?» Они мне: «Какие мышки? У нас и кошка отродясь мышей не видала, дом новый». Но я все-таки проникла, проверила, есть ли у них щели, вышла от них, прислонилась на лестничной площадке к стене и ушами слышу, как сердце стучит. Такая квартира!

– А кто эти старики?

– Никто. Я узнавала. Просто пенсионеры. Ну, конечно, кем-нибудь начальству приходятся.

– Ладно тебе, – сказал Саша, поднялся, вышел на середину комнаты и сказал то, что сидя на тахте обдумал. – Тут дело такое. Они нас действительно надули. А кто в квартире живет – это дело десятое, это к нам не относится. Верке нельзя уезжать. Она на заочном в институте второй курс кончает. Квартиру надо здесь ждать. – Он повернулся к Вере, и Женя увидела, что есть у него и характер, и самолюбие, и еще неизвестно, кто у них лет через пять будет в семье главным. – Ты уж, если за правду борешься, и сама правды держись, говори и договаривай. Подруга ее сманивает. В том городе, где мы жили, пивзавод огромный достраивается, штукатурам и малярам в трехмесячный срок квартиры дают. Там три месяца ждать, здесь – четыре. Зато здесь какой завод, а там – пиво.

Он сморщился, будто это пиво уже кто-то поднес ему и было оно горькое, как отрава.

Телефон зазвонил ровно в 21.00. Женя пододвинула поближе блокнот, поудобней устроилась в кресле и сняла трубку.

– Слушаю вас.

– Товарищ Тарасова, я по поводу тех безобразий, которые у нас творятся с квартирами. – Голос был немолодой, с хрипотцой. Человек на том конце провода волновался. – Вы разобрались с Байковыми?

– А кто это говорит?

– Не спрашивайте. Лучше подумайте, до чего довели человека, если он боится назвать свою фамилию.

– Говорите конкретно, кто вас довел, я не могу сочувствовать неизвестно чему.

– Я не о себе. Я о безобразиях. Шофер главного энергетика Скурилло получил двухкомнатную квартиру, проработав на стройке два месяца.

– Чья фамилия Скурилло, шофера или главного энергетика?

– Шофер Скурилло. Не женат. Записывайте. Повозил главного энергетика два месяца и получил отдельную двухкомнатную квартиру. Главному энергетику тридцать один год, я ни на что не намекаю, но поинтересуйтесь, куда и к кому, а может быть, с кем он возил энергетика.