Инспектор рыбоохраны

– Обойдусь.

Полтора часа он занимался бесполезным делом: разобрал и собрал бензонасос, отвертывал гайки и вновь завертывал их. И все украдкой поглядывал на реку, ожидая лодку с райинспектором. И, совсем почти отчаявшись, услышал знакомый перестук движка, сквозь который пробивался тревожный лай Ворона.

...Втроем прошли к тайнику. Клыков был спокоен, с усмешкой, не перебивая, выслушал рассказ Кирилла и нагло заявил:

– Давай, Игнатыч, я еще чего присочиню, а? Доказательств-то нет, прошляпил их мальчоночка.

Василий Игнатьевич не ответил, хмуро что-то обдумывал. Нависло тревожное молчание, даже лес как будто проняла тревога, приумолк – и веточкой не шелохнется.

– Ну, Кирюша, дал маху – так ничего не поделаешь, – сердито сказал райинспектор. – Давай заводи мотор.

– Да моторчик-то барахлит у младшего инспектора, – высказался Клыков. И, хохотнув, добавил: – А может, хитрость это какая, опыт у тебя перенимает, Игнатыч?

Кирилл хотел ответить наглецу, но райинспектор буквально за рукав потянул к лодкам, шепнув на ходу: «Ехать надо, Кирюша. Понял?»

Кирилл понял, когда они отплыли с версту, и Василий Игнатьевич дал знак причаливать к берегу.

Привязав Ворона к лодке, они молча, стараясь не трещать сучьями, как могли быстро пробирались к тайнику – только бы успеть!

Успели. В самый подходящий момент появились – Клыков сидел в тайнике, рассовывал рыбу в рогожные мешки, остальные носили их к Оби.

...Суд приговорил Клыкова к году исправительных работ и взыскал большой штраф. Со звеньевых его сняли, перевели на рыбокомбинат грузчиком.

Штраф Клыков уплатил сразу – благо деньги у него водились. По работе претензий к нему не было, и похоже было, что с браконьерством покончил...

Ворон выбивался из сил. Сорок километров до поселка обрывистым берегом, пойменными лугами вовсе не пустяк даже для чрезвычайно выносливой северной лайки. Иногда пес ложился и дышал тяжело, с мокрыми хрипами, но через минуту-полторы какая-то неведомая сила поднимала его и заставляла бежать, бежать. Десятки лакомых запахов встречались на его пути, и в другое бы время Ворон не упустил случая поохотиться, но сейчас дичь не занимала его вовсе. Хозяин в беде!

Светало. На востоке серую наволочь облаков пробили рыжие неяркие лучи. Свинцовую Обь будто кто тронул голубыми и золотистыми мазками. Легкие рассветные полосы легли на тайгу, на бесконечные клубы туманов.

Наконец на излучине реки показались еще с ночи освещенная огнями пристань, темные, как бы разбухшие от избытка влаги избы на высоком берегу.

Ворон отлично понял приказ хозяина: бежать в инспекцию. Но сейчас он нарушил его. Умный пес сообразил, что враги ушли в поселок на лодке, потому что на такое большое расстояние никто из поселка не хаживал пешком. Стало быть, следы врагов нужно искать на причале.

Ворон запетлял между множества «дюралек», вытащенных на берег. Он обнюхал с полсотни «прогрессов», «казанок», «обей» и «амуров», прежде чем в нос ему шибанул ненавистный вражий запах. Он исходил от битой рыбнадзоровской «казанки». Лодка была вытащена из воды в том месте, где обычно оставляли свой транспорт инспектора рыбоохраны. Ворон бросился по следам от бахил, рубчато отпечатанных на влажном песке. Вскоре видимые следы исчезли, но на твердой тропке, карабкавшейся на обрыв, остались незаметные, запаховые.

Прохожие, спешившие в это раннее холодное утро на работу, озадаченно провожали взглядами собаку с бело-кровавой тряпкой на ошейнике, мчавшуюся неведомо куда.

Ненавистные следы оборвались возле неказистой избенки. Ворон ткнулся головою в дощатую дверь и оказался в полутемных сенцах. Таким же образом он попробовал открыть обшитую толстым войлоком дверь, ведущую в горницу. Она не поддавалась. Пес догадался, что она открывается не вовнутрь, а наружу, точно так, как и дверь, ведущая в контору инспекции рыбоохраны.