Инспектор рыбоохраны

– Здрасьте... – растерянно сказал Кирилл. – Что вы тут делаете?.. Рыжов узнал Кирилла. В глазах его на мгновение промелькнул страх. Он сразу

отрезвел.

– А, Кирюша, здравствуй! – бодро ответил он. – Понимаешь, какое дело... Третьего дня продуло на Оби, нынче сутра шибко знобило. Дай, думаю, полечусь малость, ушицей побалуюсь. Глядь – Клыков к берегу пристает... Ты, Кирюша, уж не сказывай Василь Игнатычу, ага? Он не любит, когда на службе себе позволяют... А ты, Клыков, что возле меня торчишь? Не к лицу мне, инспектору рыбоохраны, не то что разговаривать – даже находиться с отъявленным браконьером. Поехал, поехал отсюда, река большая, места всем хватит...

Клыков почесал лысеющую голову, лениво процедил:

– Нужны вы мне. – И направился к своей лодке.

Когда он уехал, звонко затрещав мотором, Рыжов окончательно протрезвел и еще раз попросил Кирилла:

– Ты уж не сказывай Василь Игнатычу. Уговорились?

– Ладно, – пожал плечами Кирилл.

Райинспектор Сударев проводил планерку. Все инспектора были в сборе, за исключением Кирилла Тюменцева. Отсутствие Кирилла не вызывало у Василия Игнатьевича беспокойства. Инспектор, смотря по обстоятельствам, мог задержаться в рейде и на сутки и на двое суток – такова служба.

Каждый, получив задание, не спешил уходить. К рыбнадзоровским лодкам на пристань инспектора всегда шли вместе. Они сидели рядком напротив письменного стола начальника, заваленного бумагами, все в форменных фуражках, бахилах, при пистолетах в кобурах на поясе поверх непромокаемой и непродуваемой рыбацкой одежды – комбинезона с наплечными лямками и курток с капюшонами.

Василий Игнатьевич уже собрался было сказать свое обычное, что всегда говаривал в конце планерки: «Ну, товарищи, счастливого рейда, возвращайтесь живыми и невредимыми», – когда за дверью инспекции раздался громкий злобный лай и царапание когтей по дереву косяка.

– Откройте дверь, – беспокойно попросил Василий Игнатьевич. – Это Воронок. Никак с Кирюшкой что приключилось?..

Ворон влетел в контору. Желтые глаза его горели бешеным огнем. Ни секунды не раздумывая, он с разгону бросился на инспектора Рыжова, повалил его на пол вместе со стулом. Падая, Рыжов успел выхватить из кобуры пистолет и дважды выстрелил в широкую мускулистую грудь северной лайки. Ворон сразу обмяк, скатился с человека, глухо ударившись головой, ногами, всем туловищем о половые доски. Задние лапы его быстро-быстро задергались, затем вытянулись в струнку, и пес замер с оскаленной пастью.

Все произошло так быстро и неожиданно, что никто не успел ничего предпринять, даже вскочить со стула.

Рыжов продолжал лежать на полу в нелепой позе, сжимая в руке пистолет. Рука сильно дрожала, дуло пистолета плясало. Он что-то хотел сказать, но не смог, только промычал.

Василий Игнатьевич первым склонился над мертвой собакой. Развязал окровавленный платок на ошейнике. Из него выпал свернутый листок. Он развернул листок и пробежал глазами по буквам-каракулям. Резко поднялся. Выдернул из кобуры пистолет. В упор глянул на Рыжова, приказал:

– Брось оружие, ублюдок!

Клыкова взяли возле больницы, когда он уже вышел на улицу с перебинтованными ногами и руками, наотрез отказавшись от госпитализации.

«Ярославец» ткнулся носом в песчаную косу. Бросили трап, сошли на берег, поспешили к месту происшествия. Впереди шел Рыжов. Дорогу к тайнику он знал хорошо. Главврач нес на плече носилки, в руке – старомодный саквояж.

Василий Игнатьевич, шагая за Рыжовым, тяжело глядел в затылок бывшего подчиненного, украдкой растирал ладонью левую половину груди. Потом сунул под язык таблетку валидола, сошел с едва приметной стежки, прислонился к широкому стволу кедрача.