Инспектор рыбоохраны

Тогда он вцепился острыми клыками в войлок и потянул на себя – дверь, громко скрипнув, открылась.

Клыков спал пьяным мертвецким сном. Он очнулся лишь после третьего, особенно болезненного укуса в ногу. С похмелья ему показалось, что на него напала не собака, а медведь, неведомым образом забравшийся в избу, потому что морда Ворона была широкая, вся заросшая, шерстью. Клыков заорал благим матом и пулей выскочил на улицу, а пес неотступно преследовал его, захлебываясь злобным лаем.

Со дворов повыскакивали перепуганные хозяева, камнями и палками отбили человека от собаки. Клыков сидел на земле, стонал, зажимая ладонями рваные кровоточащие раны. Вокруг слышалось:

– Сбесился пес!..

– Милиции надо сообщить. Пусть пристрелят.

– Пока сообщать будешь, он скольких покусает...

– Сами управимся! Бегу за ружьем.

– Беднягу-то в лечебницу бы надо...

А Ворон между тем взял свежий запаховый след второго браконьера и мчался что было мочи. След вел к избе, в которой размещалась инспекция рыбоохраны.

Рассмотрев в бинокль две лодки на песчаной косе, Кирилл направил к ним свою «дюральку». Рыбаки – их было двое – спали возле погасшего дымящегося костерка. Один с головою завернулся от лютовавшей мошки в плащ-палатку, другой лежал прямо во мху, раскинув длинные ноги в бахилах, бросив на лицо тряпку. В прокопченном котелке стыла, подернувшись жирной, с блестками пленкой, ушица, возле костерка валялись две порожние поллитровки, граненый стакан.

Выбаки не проснулись от звонкого стрекота мотора рыбнадзоровской лодки: видно, были «готовы».

Кирилл огляделся. Ни переметов, ни браконьерской сети, ни других запрещенных орудий лова не было, лишь на косе стояла единственная донка. Ясно. В воскресный день под видом рыбалки мужики сбежали из дома от дотошных, всевидящих ясен, чтоб как следует погулять. Кирилл решил не будить рыбаков, пусть хорошенько проспятся, протрезвеют, хотя по инструкции обязан был сделать им замечание: почти все несчастные случаи на воде происходят по вине пьяных водителей моторок.

Он уже было направился к своей лодке, когда один из рыбаков, на лицо которого была брошена тряпка, захлебнулся в мощном храпе, закашлялся и проснулся. Он сдернул с лица тряпку, и Кирилл узнал Клыкова.

Клыков продрал кулаком глаза, разглядел Кирилла и метнул беспокойный взгляд на своего напарника. Тот продолжал спать.

– Все вынюхиваешь, инспектор? – хриплым спросонья голосом поинтересовался Клыков.

– Проверяю, – поправил Кирилл. – Такая уж служба.

– Ну, проверил? А теперь двигай отсюда.

– А это уж мое дело. Захочу – спать здесь лягу, – разозлившись, ответил Кирилл.

Клыков опять настороженно посмотрел на собутыльника и, очевидно, решил не связываться с настырным инспектором.

Кирилл не спеша перелез в свою лодку и начал заводить мотор. Старенький моторишко, как всегда, прежде чем завестись, усердно почихал. Резкие звуки разбудили второго рыбака. Он зашуршал плащ-палаткой и что-то спросил Клыкова. Голос показался Кириллу очень знакомым. Он оглянулся и даже рот от удивления раскрыл: на земле, уставившись в пространство мутными, похмельными глазами, сидел инспектор рыбоохраны Рыжов. Мужичонка малорослый, сухощавый, бойкий, с рыжими волосами, красноватым от сплошных веснушек лицом, он походил, несмотря на свои пятьдесят, на вертлявого мальчишку-подростка. В рыбоохране служил уже лет двадцать и был на хорошем счету. Браконьеры его боялись не меньше, чем Василия Игнатьевича Сударева. И на берегу и на воде умел Рыжов подкрасться к ним по-кошачьи бесшумно и осторожно, брал их хитрой изобретательностью. После рейда самую толстую пачку протоколов выкладывал на стол райинспектора он, Рыжов.