И снится закату заря

Крупная роса дорого сверкала в неярких травах выгона – это серебристый налет на листочках растений делал водяные капли похожими на сверкающие зеркальные шарики. Редкая для июля холодная ночь подарила земле горсть драгоценностей.

Какой-то ранний человек звонко стучал по наковаленке – отбивал косу; умелое эхо передразнивало в лесу. Изредка напористо и расторопно кричали по дворам на весь свет петухи.

Пройдя краем поля, я углубился в лес.

Деревенские звуки стихли, мир вокруг постепенно наполнялся дивными и простыми признаками лесной жизни: прошелестел по вершинам утренник-ветер, дятел деловито стукнул несколько раз – мол, не позавтракать ли нам? вездесущие сороки принялись обсуждать меня с базарным азартом.

Я спустился в ложок к ручью и позавтракал хлебом и огурцом. Конечно, попил из родниковой ямки – на дне неутомимо плясал и крутился в ключевой струе белый песок. Поел, попил и пошел дальше.

Неотогревшиеся кузнечики, робко пострекочивая, вяло карабкались на мохнатые листья пушиц и стволики таволги; кое-как устроившись, они замирали для окончательного пробуждения.

Отрадно было лежать на берегу безымянного ручья, потом еле брести зарослями щедрого малинника, сырыми еще лугами по чуть заметной в разнотравье тропинке к неизвестному месту, где, сладко надеялся я, ждала меня маленькая тайна или новая радость.

Вскоре лес поредел, пошел сосновый да березовый подлесок. Тропинка потерялась среди плотного ковра тугих кустиков брусники, и, пройдя еще немного в теплом аромате трав и ягод редколесья, я неожиданно оказался на краю довольно крутого и высокого берега Малой Коши. Глина обрыва, мокрая и морщинистая от множества прорезавших ее повсюду ручейков грунтовой воды, причудливо блестела, вся как бы в ржаво-золотистых локонах. И было удивительно – как это оползни вовсе не стащили к воде искривленные худенькие березки, в беспорядке торчащие по склону.

Внизу, у самой воды, высились старые ивы. Замшелые их корни и свисающие длинные ветви с подернутыми сединой узкими листьями образовывали над изогнутыми стволами нечто вроде тенистой беседки, потаенного шалашика.

Пробравшись по очертенело заросшему крапивой овражку, я устроился на изгибе ствола. Размотал удочку, делая все как можно тигле и осторожнее. Осмотрелся.

На другой стороне у самой воды стояла девочка в красном купальнике.

В такую рань!

В первое мгновение я настолько удивился, что от неожиданности чуть было не выдал себя словом или движением. Здесь, оказывается, еще кто-то, кроме меня, первооткрывателя! Вот тебе и потаенное место, которое «не всяк найдет»... Будешь знать, сентиментальный дядя, как носиться с бабушкиными сказками. Я хотел было вволю порадоваться счастливо найденному: облазить глухие уголки, найти гнездо и нору, обнаружить черные ямы с хищными окунищами – запомнить и сохранить все тутошние секреты и тайны, я хотел присвоить Глинку! И вдруг – какая-то тощенькая особа с облупившимся носом.

В одной руке она держала прутик, которым чертила вокруг себя, из кулачка другой сыпалась на ее письмена пылящая струйка песка.

Угловатая, но стройная и в чем-то едва уловимом уже женственная фигурка, правильный, завершенный овал лица; скуластенькая, вздрагивающие высокие брови, спокойная улыбка... Весь ее облик, чем больше я всматривался, создавал неожиданное впечатление: внезапно и невесть почему стало ясно, что все здесь давным-давно принадлежит ей. Возникшие было сожаление и досада незаметно таяли, и вскоре я смотрел на нее как на неотъемлемую и естественную часть всего окружающего.

Резко швырнув прутик в сторону, танцевальным

движением ноги смахнув с песка навсегда теперь пропавшее слово, она нетерпеливо крикнула, не оборачиваясь, словно обращалась к притаившемуся мне:

– Ну где ты там?!

Я как-то застеснялся и хотел уже вылезти из укрытия.

Но из кустов той стороны, потирая бедро, нарочито не спеша вышел на песок мальчишка с сердитым лицом. Был он гораздо меньше загорелый, не столь угловатый и тонкий, как его спутница. Черные волосы широкой прядью падали до самых глаз. В руке у него была полосатая сумка, из которой торчали ребристые зеленые ласты и до самой земли свисал край яркого полотенца.