Вечер на Каве

Тихий пасмурный день похож на затянувшийся вечер. Так смирно вокруг, что произнести слово среди покоя осеннего пространства кажется невозможным: странная уверенность, что звук человеческого голоса нарушит не столько тишину. но некую гармонию этой тишины... Даже ощущение времени смутное – словно всегда здесь было осеннее предвечерье и ты в нем, как часть его.

Смирилась природа перед близкой зимой. Притихшая, доживает свои дни в октябре покорно, словно уставший человек, безучастно ждет нового, от его воли не зависящего.

Зачастую и подолгу сеет с низкого неба сизая морось, застит пространство, и мир становится как бы меньше и уютнее. Серое, тягучее время, непрохожее, непроезжее. И удивительно хорошо в такую погоду посидеть у засыревшего окошка с книгой или так, без дела и дум, послушать дождик.

Но Случается и в эту пору солнечный светлый день – словно улыбнется сквозь милую меланхолию природа, потеплеет ненадолго, а к вечеру на дворе снова сырой холод. Озябшая земля не берет в себя влагу, и она насыщает, студит недвижный воздух, разносит неуют и сиротливость по обмякшим пашням, потемневшим лощинам и пустынным долгим дорогам.

В солнечное утро с заиндевелого крыльца можно увидеть сверкающее серебро изморози, ровно покрывшей за ночь ломкие побеги озимых, – искрится. тая на солнце, затейный ковер, недолга его краса. Пойдешь луговиной – хрупает трава под сапогами, и жалко портить самотканый узор. А впереди горят. не сгорая, малиновым жаром поредевшие купы осин, светлит тропинки кленовый лист. Ясность в воздухе необыкновенная – неоглядна с высокого берега синь лесных далей. И вроде бы чуть томительно на душе. Отчего бы? Может, от невозможности охватить все это ни взглядом, ни сердцем, от вечного и несбыточного желания быть сразу везде.

Стою я на солнечном откосе и не чувствую себя ни творцом, ни созидателем и уж никак не властелином, но счастливым свидетелем осенних дел природы. и не хочется брать у нее ничего, кроме впечатления – вот их-то и ловишь, ждешь, как желанную милость и дар бесценный. Настроение совершенно созерцательное, и за него благодарен я этому дню. Нет раздольной да неуемной летней пышности в застывающей округе, другой красой полна осень – задумчивой, даже скорбной, и это сейчас близко сердцу. Верно, это в природе человеческой. ближе нам печали, чаще расстаемся: с людьми, иллюзиями, молодыми надеждами. И, может, потому с легкой грустью воспринимается нами осень – время урожая, время итогов и сожалений о несвершенном, время планов или успокоенности, у кого как. А несвершенного всегда больше, и растревоженный человек решает, что следующий год его жизни будет годом неустанного и подвижнического труда, обязательно праведного и нужного людям. Я иду тихим лесом по гладко выстланной сосновыми иглами тропе и самонадеянно тешусь мыслью о взаимопроникновении моего и леса состояний, и хочется подольше удержать в себе пришедшее душевное равновесие, и надо не спешить ни мыслью, ни взглядом, и надо по-пришвински присесть на мшистый, мягкий и сыроватый пень и смотреть-любоваться, как падают в черную воду лесного озерка невесомые листья, слушать колыбельную сыпучего дождика и думать неясно, забываясь, о чем-то простом и близком; а если повезет – мелькнет что-то детское, давнее-давнее: стал на мгновение дождиком, птицей... или согнутый лодочкой лист с задорно вздетым кривеньким черенком представится корабликом с неизвестной жизнью.

Сырая тропа через мелколесье опушки спускается по кочковатому логу к реке.

Ни журчания, ни всплеска.

Что-то новое в воздухе, не сырость, а вроде бы запах воды и трав речных, хотя глубокой осенью – какие у трав запахи...

Невидная, непроглядно позаросшая кугой, кувшинками. стрелолистом, а по берегам – путаным ивняком да частой черемухой и ольхой речка Кава мелка, маловодна, но я люблю ее за уютную скромность, за неповторимые картины излучин, за трудолюбие и возраст, хотя и свершалась ее жизнь без свидетельства, разума и посторонней воли.

За долгие века своего существования река Кава выточила по крутому изгибу в высоких известняках, ее окруживших, небольшой плес, но сама со временем отступила – где-то в верховьях на ее берегах вырубил человек лес для своей близкой нужды, и ушла ключевая и родниковая вода в недра, оголодала река, исхудала, плес обмелел, а потом и вовсе высох, порос травой, редким кустарником и превратился в прибрежный лужок, обрамленный лесистыми кручами, затихающей речкой и – по другой стороне – отвесной стеной обрыва с расслаивающимся белым камнем, с редкой березовой рощей по высокому краю. И никогда, даже в самую лютую непогодь, костер, здесь разведенный. не метался от беспорядочного ветра, а спокойно и ровно прогорал до жарких углей – всегда в этом месте сохраняется затишье, только поверху шумит тревогою лес да капли дождя то сонно, то порывисто стучат по крыше ольхового шалашика, что я соорудил недалеко от воды еще в конце лета – пружинистый пол из елового лапника, толстые стенки из слежавшихся веток хорошо держат тепло, между слоями их проложена полиэтиленовая пленка – никакой дождь не страшен. Есть тут у меня и стол из двух ящиков. В консервной банке огарок свечи с налипшими вокруг фитиля комарами.

Я лежу на плаще у входа, посматриваю на костер. трепетные стебли голенастого тростника в речных струях, дымное небо, и вспоминаю с горечью в душа. другую реку: сильную, полноводную, лесную, но уже не существующую – большой город повернул ее с середины русла в свой канал и употребляет теперь для утоления хищной промышленной жажды, а запустевшее русло превращается в угрюмый овраг, с каждой весной все более голый.

Как мало находим мы времени для природы! Не всегда можно вот так просто и беззаботно отдать ей свои дни, не думая о несвершенном, не спеша в сутолоку и круговерть будней, а как вырвешься – тогда только и почувствуешь всем существом своим, как опрометчиво поступал, не прислушиваясь к ее вечному зову, отняв у себя собственную частицу свою, обделив себя неизбывной радостью единения с величием и покоем.

Как назвать то чувство, что пусть ненадолго, но неотвратимо наполняет нас при виде цветущей сирени, лесного безымянного ручейка, стремящегося, может быть, к океану, но и вполне самодостаточного в своей милой красоте... С чем сравнить приходящее в тебя чувство, когда на травяной и одноэтажной окраине города засмотришься вдруг на такую сирую, ничем вроде бы не приметную ромашку с обношенным в сентябре венчиком или улыбнешься веселой нарядности одуванчиков, так открыто и простодушно, так доверчиво, празднично расцветающих на весеннем склоне... Неизъяснимо оно. не найти этому чувству подобия, нет ему равного, никакая отрада не осветит так. не возвысит. В любой картине, во всяком штрихе природы заключен образ человека, образ его радости и печали, образ его судьбы и предназначения. По сути дела, куст похож на всё: на тень шатра, на грозный взрыв, на дельты рек, на луч, на колесо, но только ось его придется книзу; с ладонью сходен, сходен с плотью всей, при беглом взгляде ленты вен мелькают...

На Каве вечереет. Становится зябко.

Я спускаюсь к воде, наполняю котелок и пристраиваю его среди лениво горящего костра. Снутри к стенке прилип бурый лист черемухи – пусть останется. может, чай будет иметь какой-то новый. необыкновенный аромат.

Ни звука, ни движения в округе.

Пухлое небо чернеет низкими тучами. Только маленькие беспризорные облачка истлевают розовым в невесть как пробившихся лучах, тускнеет с каждой минутой багровая полоса неба над зубчатой кромкой леса. Сквозь поредевший дождик еле различимы на другом берегу тонкие березы, что лепятся по каменистой осыпи. Темно и размыто высится по горам лес.

Завтра мне уходить. Грустно думать о долгой разлуке со всем, что открылось здесь, став неотъемлемым.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.