Уверенность вселяет лес. Покажется даже, что на земле стоять стал тверже – силы прибавилось.

Посветлеет внезапно ближе к полночи небо над зубчатым краем бора, багряно засветится – это всходит луна августа; взойдет она и сделает все кругом дивным, призрачным и даже слегка жутковатым.

Сверкает ледовая роса, шумит думный бор, ветер-вершинник сшибает шишки к замшелым корням; шорохи, шмыги какие-то там, в неведомых недрах, страшно одному пойти в полуночный бор, и хочется испытать себя. Но вот сидишь у тлеющего костра, и надежная палатка рядом, хотя тонкое полотно – какая защита от лешего или кикимор и шишиг лесных. «Говорит Москва...» – оживает транзистор в палатке, и замаявшийся на спиннинговой рыбалке товарищ показывает удивленное лицо в оконце и глядит, улыбаясь, на тебя ночного: «Все сидишь? Я тоже вот сейчас выйду посижу с тобой. Жалко спать, дома спать будем». А котелок наш приткнулся черно-бархатным своим бочком к головне; разольем по кружкам целительный чай из «матрешки» и будем разговаривать неспешно о делах наших завтрашних – грибных, рыбацких, походных.

Сколько сочетаний осенних тонов ждет нас за бесчисленными поворотами лесных дорог... Смотри с любовью, не торопись добыть и насытиться, не замышляй цели, и тогда откроется тайная красота этого мира.

Всматриваешься зимним днем в свое воспоминание и не можешь понять никак, отчего такая, казалось бы, незначительность, как разговор со случайным рыбаком, рано позолотившаяся береза над светлой протокой, полуночный восход багровой луны, делает тебя добрее, – и жизнь ощутишь не только как вереницу забот, всегдашнюю череду неурядиц и несбывшихся желаний.

Повезло мне в эту осень: снова, после многолетнего перерыва, я был в своем лесу.

Вот и теперь, как и всегда раньше, стоило лишь оказаться среди дорогих сердцу мест, знакомых до бугорка на тропинке, до камушка на дне ручья, я радостно ощущал, как заполняет меня высокое чувство верности тропинкам этим, и ручью, и кустику калины, осыпанному алым гарусом... Муравейник знакомый у тропы, все такой же маленький, как и несколько лет назад, – Маломуравейск, а вот этого не было – значит, Новомуравейск. И вспоминаю: не забыть вечером, возвращаясь с рыбалки, положить формикам по паре плотвичек, пусть запасают и рыбки на зиму.

Целый день ходил я по лесу, спеша найти и залюбоваться осенним богатством знакомой рябины, спеша посмотреть – теплится ли еще жизнь в огромной, разбитой грозой березе. И медлил на опушках светлых, вдыхая сладкую горечь осеннего увядания. И сосновый бор встретил теми же запахами теплой хвои и старого пожарища – так много. прошло времени, но все еще видна обгоревшая кора у основания стволов, и подлесок пробивается робко, только дурман-багульник растет вовсю. Чист и прозрачен бор. Просвеченная косыми лучами закатного солнца, далеко просматривается анфилада золоченых стволов, и в глубине ее уже клубится сизо-перламутровый, умиротворяющий сумрак близкого вечера. И если пойти туда, в глушь берендееву, то скоро попадешь в старое болото, там мшистые кочки сплошь покрыты матово-красной клюквой.

Потом лес кончится.

И, поднявшись на холм, можно будет долго смотреть, как вечереет в полях.

На близком, целиком раскрывающемся небе медлит грозный в своем великолепии осенний закат. Среди его незаметно меняющихся нагромождений взгляд отличает окрашенные фуксином структуры небесных организмов, и червонные, цвета плавящегося золота края трещин в темно-гуашевых облачных массивах, и гладкие эфирные мели, уходящие в небесную даль, и миражи райских островов с облачными кораблями на рейде... Искусно и причудливо небесные силы выстраивают закатную декорацию, и в какой-то счастливый момент почувствуешь себя не только участником этого дивного действа, но и творцом его.

...Все это я видел раньше, похожее испытывал, но по-прежнему замирает душа в восторге и благодарности, словно все впервые и не увидится мною никогда больше.

И не потому ли среди переполняющего восторга, тихой и глубокой радости, остро почувствуешь и жестокую несправедливость расставания. И так сильно захочется вобрать в себя, навсегда запомнить увиденное, все черты этого счастливого дня: запахи бора и солнечные блики на воде, тишина и звуки леса, движение вечерних облаков и полет птицы – все полно содержания и смысла.

И я знаю – вспомнившееся потом, в будущем моем неведомом, все это согреет в урочный час памятью о моей маленькой родине, и я снова пойду лесом, и меня будут ждать река и долина – потому что и я жду их, как слова и света.

Глинка

Однажды летом, в короткое июльское утро шел я по вытоптанной деревенским стадом околице к темнеющему сквозь туман лесу искать Глинку – так в округе называли местечко на реке Малой Коше, где в годы войны упали две бомбы, воронки от взрывов образовали небольшую, но «глыбкую и горазд рыбную омутину». Обрыв над омутком был текучий, глинистый, потому местечко и нарекли Глинкой. При всей простоте – «глинка» значит «маленький глинистый обрывчик» – название звучало нежно, ласково, словно придумал его любящий человек, о прозаической глине и не думалось.

В деревне говорили, что найти Глинку не так просто: «Ход туда вроде и не больно далекий, да не всяк найдет, ходить стало некому, и по коряжинам все ноги изломаешь...» И это «не всяк найдет» особенно волновало своей старинной загадочностью, вспоминались бабушкины истории о заколдованных местах, где «водит»...

Расспросив дорогу у хозяйки (она дивилась моей настойчивости: «Дак чего тебе там, не знаю, медом мазано? Летось тоже вон спрашивал все, а сам не ходил. Какая там рыба, плотица, поди, одна и водится, да окуня с варежку»"), я шел теперь искать затерянный в излучинах Малой Коши уголок.

Солнце, еще мутное и словно заспанное от неосев-шего тумана, казалось, замерло в истоме полусна над кромкой дальнего леса.

Конечно, июльским утром нужно идти медленно, ничего не думать суетного, но только слушать и смотреть – пусть на сто раз знакомое – лес и утро всегда новы и благодатны.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.