Письмо было анонимным и сообщало, что сотрудница института Ольга Кретова всюду хвастает, будто у нее любовь с директором. Директор был взбешен и порешил было Кретову уволить, но за нее вступились, да и сам он одумался. А Ольга плакала: она недавно вышла замуж, и сплетня была особенно нелепа и оскорбительна. Долго ломали голову: кто бы это мог быть, кому понадобилось писать все эти нелепицы, может быть, ревнивой женщине? – но тут подоспело новое письмо с сообщением, что Кретова берет взятки, и начались новые страдания.

Вспоминаются другие истории, похожие. Одного инженера, например, в связи с анонимками, как водится, вызывали, он, как водится, оправдывался, что-то доказывал (а как доказать то, чего не было?), потом, когда все понемногу успокаивалось, являлось новое письмо, и в конце концов ему сказали: мы знаем, что вы ни в чем не виноваты, но уж если кто-то начал на вас писать, поверьте, не остановится. Лучше уж сами уходите, все равно ни вам, ни нам покоя не дадут, – и он ушел. Вспомнилась и другая история, совсем удивительная. Некую семью, жившую в поселке, тоже мучили анонимными доносами, сюжеты которых становились все круче, все затейливей, и, наконец, дело дошло до сообщения, будто у них на огороде закопан труп. И что же вы думаете? В один прекрасный день явилась к ним команда с лопатами. Хозяйка в тот раз очень веселилась: ей по весне задаром вскопали участок. Но, в общем, веселого было мало. И, знаете, как-то связалось с огородом представление о трупе, которого не было. Трупа не было, а воздух был заражен.

Анонимные письма поражают наше воображение именно тем, что анонимны. Они приходят из темноты, кажется, что сама темнота их и пишет – уж, во всяком случае, не люди, а нечто нерасчлененное, угрюмое, уродливое, какой-то сгусток низости и злобы. И если вдруг изловят автора – ощущение от встречи с ним бывает неправдоподобное и шоковое. Такой шок пережила Ольга Кретова, когда узнала, кто писал против нее письма. Шок тем более сильный, что автором оказался... ее собственный муж, тот самый, за которого она недавно вышла замуж. А уличенный муж отнюдь не умирал от стыда, он даже не покраснел, а объяснил спокойно, что намерения его были самые добродетельные: пусть бы жену уволили с работы, она бы тогда всецело принадлежала семье, и он не понимает, зачем разводиться.

Подобное бесстыдство не может нас не тревожить. Оно не просто факт биографии данного бесстыдника. Мы скоро увидим, что авторы ложных доносов порой вовсе не прячут лица и подписываются полным именем, не таясь. Более того, начинает казаться, что заявления, порочащие людей – анонимные или подписанные, все равно, – уже не просто плод зависти и злобы, а стратегическое оружие. Идет, к примеру, какое-нибудь разбирательство или следствие, и вдруг в самую нужную минуту, в самую необходимую инстанцию приходят письма – некто ведет прицельный огонь. Кажется, появились даже своего рода снайперы, отлично знающие, когда и куда послать свои отравленные пули.

Человечество создавало правила порядочности веками. Самые совестливые, самые чуткие к нравственным проблемам люди эти правила проверяли и доказывали жизнью. Нам они даны уже готовыми, мы их воспринимаем, как нечто само собой разумеющееся. Себя же порядочным каждый из нас считает, разумеется, не только потому, что не нарушает уголовного кодекса и вообще юридических законов (это минимум, который на порядочность еще не тянет). Порядочность живет по законам чести. Нет, и это определение неточно и, может быть, даже слишком сухо. Пожалуй, точнее было бы сказать, что порядочность живет по законам чести и сердечности. Вы можете мне возразить, что и не очень сердечный, даже совсем недобрый человек может быть порядочным, – бывает. Но дело не в данном человеке, добром или недобром. Дело в том, что сами правила порядочности в ходе общественного развития вырабатывались как наилучшие для людей, обеспечивающие им возможно более счастливую жизненную атмосферу, укрепляющие их связи друг с другом, каковы бы ни были эти связи – семейные, дружеские или деловые. Правила порядочности вносят в эти отношения необходимые начала благородства и человечности. Ну, к примеру, исключая из жизни ложь, предательство, лицемерие, поставив их в ряд явлений презренных, запрещенных правилами порядочности, мы тем самым обеспечиваем нормальные отношения друг с другом, потому что на фундаменте лжи. предательства, лицемерия, как всякому ясно, не построить ни дружбы, ни любви, ни семьи, не решить никакого общественного дела.

Жила-была благополучная семья. Он, Анатолий, огромный добродушный сутулый медведь, обожавший сына Костика, хорошо вкалывал, чтобы обеспечить в доме достаток. Она, Люда, веселая, спокойная, красивая (чуть избалованная, быть может), была преданной женой и заботливой матерью. Но вот Анатолий стал заниматься английским языком, а преподавательница английского Клара была не просто хороша, а обаятельна, и, представьте себе, он сделал вдруг ей предложение, и она, несмотря на то, что была замужем (и была у нее дочь Катя), это предложение приняла. Решено было объединить детей и начать новую прекрасную жизнь. То, что на пути этого решения стоят двое – Катин родной отец Олег и Костикова родная мать Люда, – молодоженов не затрудняло.

Начали с Олега. Его прямо предупредили, чтоб уносил ноги – освобождал площадь и не вздумал предъявлять права на ребенка. «Иначе, – сказали ему, – так запачкаем, что всю жизнь не отмоешься». Поскольку это не подействовало, то в суд, куда подал Олег, пошла любопытная бумага. Написана она была рукой Анатолия, но от лица Клары – на суде Анатолий объяснил, что Клара по женской своей слабости сначала утаила от него, но потом все-таки призналась: всю их совместную жизнь ее бывший муж занимался злостной спекуляцией; заодно супруги сообщили в суд, что на Олега ведется уголовное дело. Никакого дела, конечно, не было, просто еще до того Клара подала соответствующий донос в милицию.

Олег не сдался, и тогда супруги решили подвинтить гайки.

Тут мы вступаем в область психологии, потому что. предпринимая какой-либо шаг, Клара – а в разработке сюжетов здесь все-таки видна тонкая женская душа – каждый раз решала новую психологическую задачу. Когда нужно было кого-нибудь запугать, кого-нибудь подчинить, прежде всего находили болевую точку (узнают, предположим, что человек страстно любит ребенка, – и грозят бедой ребенку). Угрозы шли по телефону – одной женщине позвонили в Новый год без пяти двенадцать и предупредили: если посмеет выступить против них на суде, этот год станет для нее годом «гражданской смерти»!

На Олега пошла целая волна террора... Но все это были детские игры по сравнению с тем, что происходило с Людой. Представим себе ее душевное состояние. Она привыкла жить за мужем, как за каменной стеной. Это значило не только материальное обеспечение. Люда прочно чувствовала себя в жизни потому, что была уверена – ей с сыном есть на кого опереться. И дело не только в том, что опора эта исчезла. Молодую женщину ждала куда более тяжкая беда: человек, которого она любила и которому бесконечно верила, стал неузнаваем. Это превращение можно сравнить только со сказочным, когда добрый молодец вдруг превращается в злого серого волка. Но и серый волк не так бы казался страшен, как этот оборотень.

До женитьбы на Кларе все считали Анатолия порядочным человеком, и он, как видно, готов был соблюдать правила порядочности, пока это соответствовало его интересам и намерениям. Но дело в том, что правила эти не стали неотъемлемой частью его существа, его личности, они жили отдельно от него, что и обнаружилось при первой серьезной проверке, при первом же конфликте, когда он с легкостью необыкновенной и с циничной откровенностью их отбросил.

Тут есть над чем подумать: ведь правила порядочности созданы именно для жизненных коллизий, для решения именно самых трудных жизненных задач. И они обязательны, эти правила, иначе какой в них смысл?

Итак, Люда жила за мужем, как за каменной стеной, и вот оказалась одна на юру, на ветру. А ветры задули свирепые. Муж стал врагом – и каким! (Лучшее доказательство того, что отношения нельзя строить на одной любви, не всегда постоянной; нужны еще такие стабильные величины, как совесть и долг.) Анатолий обобрал жену, унеся все семейные сбережения, задавил ее судами, в частности подробнейшими имущественными разделами, и даже подал в суд заявление, будто Люда избила его, двухметрового сироту.

А потом произошло событие, ставшее главной загадкой этого дела: Люда вдруг взяла и отдала своего ребенка Кларе. Лютому врагу, который отнял у нее покой и счастье, отдала впридачу еще и своего единственного Костика. В нотариальной конторе собственноручно подписала согласие на то, чтобы Клара его усыновила.

И вот мы в Московском городском суде (Люда взяла согласие обратно и просит вернуть ей ребенка), сейчас увидим всех действующих лиц. Люду, истицу, я знаю, она приходила в редакцию, но вот и ответчики – Клара и Анатолий. Он огромный, сутулый, с висячими усами. А она?

Прежде всего она неожиданна. Высокая, гибкая, с мягкими движениями и легкой походкой – она не только бесспорно красивая женщина, она похожа на девочку-подростка, а может быть, на красивого мальчика. Чтобы это она писала доносы и режиссировала шантажи? Быть этого не может! Просто невероятно! У нее ясное, приветливое лицо, лепные губы всегда готовы улыбнуться, речь горяча.

– Я усыновила Костика потому, что он сын моего мужа, – говорит она. – И вылитый Анатолий, такой же благородный и добрый. Люда продала его нам за деньги, и я никому никогда его не отдам. Не разлучайте меня с ним, не отнимайте у нас сына!

Какие слова и как сказаны! Ясно, чисто, точно. Только вот это «продала за деньги»... Люда, увы, ничего толком объяснить не может, а уж когда дело доходит до рокового дня, субботы 29 марта (в этот день она письменно согласилась на усыновление), почему-то совсем ничего не помнит. Говорит, была больна, высокая температура, и приехал Виктор...

Виктор – это имя мне знакомо. Несколько месяцев назад в редакцию пришел профессор К., крупный,. уважаемый ученый, и рассказал такую любопытную историю.

Он давно знает Люду, его дочь Таня училась с ней в институте, они вместе стали врачами-логопедами. И вот однажды Тане позвонила какая-то женщина и, сославшись на Таниного учителя, очень просила порекомендовать для консультации логопеда – и Таня назвала кого-то из коллег. Недели через две женщина позвонила опять, сказала, что переехала в Щелково и очень просит логопеда из этих краев. В Щелкове жила Люда, и Таня назвала ее. Женщина приехала к Люде не только с ребенком, которого нужно было проконсультировать, с ней был еще молодой человек – это и был Виктор. С тех пор, выходила ли она из дому или из поликлиники, где работала, его машина стояла у подъезда, и сам он был тут. Люде было одиноко, они с сыном болели, ни денег, ни родных. А тут влюбленный без памяти Виктор просит довериться ему, на него опереться. Наверное, хотелось ей и довериться и опереться, но что-то в этом человеке было неясно, и она даже привела его в дом профессора К. – может быть, здесь разберутся и поймут? Но профессор, сколько ни вглядывался, тоже ничего понять не мог: довольно красивый парень, сдержанный, как видно, волевой. Все заметили, что Люда выглядит скверно – бледная, вялая, явно больная. Когда ей предложили лекарства, сказала, что ее лечит Виктор. В субботу 29-го, перед тем, как поехать к подруге, он будто бы тоже дал ей какие-то таблетки. Они по дороге где-то останавливались, куда-то ходили, она неясно помнит, куда и зачем. В воскресенье Анатолий взял ребенка на свой день рождения, и когда она позвонила и попросила, чтобы Костика привезли, бывший ее муж только рассмеялся в ответ: «Ты что, не знаешь, что подписывала?» А Виктор, безумно влюбленный и преданный, после той субботы исчез, чтобы больше не появиться.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.