1956 год. Ленинград. Московский вокзал. Словно костры в тумане, светятся над перроном в изморози тусклого дня кумачи транспарантов, бубнит духовой оркестр, песни перемешиваются с песнями.

Последние минуты. Суета. Смех. Тоненькая девушка в синем тренировочном костюме и ослепительно-белых новехоньких кедах, смущенно косясь по сторонам, выслушивает наставления отца.

Высокий, интеллигентного вида молодой человек ободряюще треплет подругу свою по плечу, что-то весело говорит ей, а глаза у него чужие, далекие-далекие от всего, что вокруг.

Рядом со мной стоит пожилой мужчина с крупным энергичным лицом. Сбита на затылок шляпа, руки в карманах расстегнутого плаща. Сильно щурясь, он смотрит, как скачками перехватывают гриф гитары короткие, с въевшейся металлической пылью пальцы парня в тельняшке, виднеющейся под курткой, как деловито-озабоченно протискивается сквозь бурлящую толпу взмыленный паренек с пачкой бумаг...

Проводы этого компактного комфортабельного состава были бы незаметным, рядовым событием в гомонливой жизни вокзала, если бы не краснело вдоль одного из вагонов дерзкое «Даешь Норильск!».

— Сумасшествие! Эти мальчишки, эти девчонки — да что они смогут?! Ведь это Норильск! Это четыре месяца ночи, это пятидесятиградусный мороз, это ветер сорок метров в секунду!.. — Мой сосед оборачивает ко мне взволнованное и как бы расстроенное лицо, повторяет: — Это же Норильск! Вы не знаете, что такое Норильск. А я знаю!..

Он долго стоит на краю платформы, провожая взглядом красные, растворяющиеся в тумане огни, потом кладет мне на плечо руку, как если бы мы были старыми знакомыми, над круглой мраморной столешницей вокзального буфета поднимает стакан и произносит формулу геологов:

— Пусть тропа им не станет дыбом!..

...И вот спустя десять лет я стою в центре Норильска, на площади, которая называется Гвардейской. Дымится перехлестываемый ветром черный асфальт бесснежных дорог, в туманную, искрящуюся под низким солнцем перспективу улиц уходят тяжелые, словно бы чугунные грани домов. За парующим, как камчатские гейзеры, озером Долгим, за виадуком натруженной тяжелыми машинами дамбы резким тушевым пером вписаны в синеватый фон горы Шмидта корпуса комбината, в высокое небо нацелены органные батареи труб.

Там начинается город, оттуда сходит он вниз, обтекает плотно поставленными зданиями Гвардейскую площадь; Ленинским проспектом спускается все дальше в тундру и, словно бы боясь, что не выдержит вечная мерзлота свинцовой тяжести красных кубов, становится легче, светлее, просторнее...

А с запада входят и входят в город составы с талнахской рудой.

А в пакгауаах Дудинки копятся, множатся мерцающие слитки меди и никеля, бочонки чистейшего кобальта, чтобы с навигацией, словно вырвавшись из ледового плена, рассеяться по тысячам заводов страны, обогатив их, как свежей кровью, ценнейшим сырьем...

Я стою в центре Норильска, на площади, в центре которой будет воздвигнут обелиск комсомольцам-строителям, участникам подвига на 69-й параллели, и так же, как десять лет назад, думаю о судьбе тех девушек и парней.

Какой порыв привел их с обжитых ленинградских, московских, киевских, волгоградских, новосибирских квартир на подсвеченные кумачами перроны?

Что удерживало их на этой трудной земле?

Из каких запасов черпали они мужество и силу?..

Характер человека складывается из больших и малых событий его жизни, из его поисков и находок, из поражений и побед. Характер города и его судьба — мозаика из судеб тех, кто строил его, тех, кто работает в нем и в нем живет. Биография Норильска достаточно известна, чтобы сегодня подробно рассказывать о людях, которые первыми закладывали фундаменты основных цехов горно-металлургического комбината, первыми завершали строительство, ввозили в город первые, спасительные для Норильска составы талнахской руды. Я расскажу три истории, записанные со слов участников событий, — лишь несколько эпизодов из этой героической летописи, лишь несколько эскизов к биографии города, который ждет еще своего историка, вдумчивого исследователя тех глубинных процессов, которые шли в сознании вчерашних школьников и молодых рабочих.

Хозяева и гости

(Александр Воронов, потомственный строитель, ленинградец, 34 года)

...О нас говорят: они были первыми. Неправильно. С нас началась городская комсомольская организация, но первыми мы не были. Начинать историю города с момента приезда шести тысяч ленинградцев и москвичей, с «общественного призыва» — значит погрешить против истины, значит намеренно закрыть глаза на факторы, которые определяли специфику общественной жизни Норильска. Бураны, ночь, морозы — все это влияло больше на специфику быта, труда. Лично же для меня да и для многих, очень многих из нас встряской было то, что мы приняли в наследство не только действующие уже цехи и фундаменты комбината, но и прошлое города. Мне было тогда двадцать четыре года. Школа, стройка, армия, снова стройка. История страны была для меня немногим больше, чем страница учебника или курс политграмоты. Только здесь, в Норильске, я почувствовал себя не сторонним наблюдателем, а непосредственным участником этой истории, прошлое страны — героическое и трагическое — принял как эпизоды личной моей биографии. Звучит, кажется, несколько высокопарно, но это так.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.