Грабёж

Помогите же остановить падение чести в мире!

Иван Шмелев».

Письмо не прошло незамеченным.

В число множества сочувственно откликнувшихся на него газет не входил только голос нацистской «Фолькишир беобахтер», тогда уже имеющей весьма своеобразное понятие о чести и культуре: «Странно, однако, обращаться с подобными письмами к Томасу Манну. С каких пор этот интернациональный эстет может почитаться выразителем немецкого народного духа?» — вопрошала газета, ставя тем самым все точки над «и».

Что же происходило в эти дни у нас — в Москве, в Ленинграде? В газетах тех тревожных, сказать прямо — трагических для нашей культуры дней тщетно, конечно, искать хотя бы строку о тайно творимых делах. Но историю не всегда, как мы знаем, можно изучать по газетам. Нам удалось отыскать текст письма, ходившего тогда по рукам и, судя по всему, принадлежавшего людям, близким к музейным кругам. Вот это письмо:

«Мы не эмигранты. Мы советские граждане. Мы не враги своего государства, своей родины. Именно поэтому считаем своим долгом обратиться к общественному мнению Германии с протестом против того, что в ее пределах, на ее культурной почве, наше правительство собирается посягнуть на художественные сокровища России.

Из знаменитых хранилищ Эрмитажа, дворцов, картинных галерей, музеев и частных реквизированных собраний оно вывезло много драгоценных картин, гобеленов, художественной бронзы, мрамора, старинной мебели, золотых с эмалью и бриллиантами табакерок, и все это 6 — 7 ноября сего года продает с аукциона.

Это великая растрата национального достояния. Это — корыстными соображениями вызванное покушение на то, что в течение веков бережно и благоговейно собрано рядом русских поколений и что неотъемлемо принадлежит русскому народу.

Вы, германцы, так преданные культу родины, вы, так уважающие наследие предков, вы — хранители высоких традиций, вы — сами благородные создатели культуры — вы особенно поймете ту скорбь и горечь, какую должны испытывать мы — не имеющие права протестовать у себя на родине, когда беспомощно видим, как наши народные ценности, на которых лежит нетленная печать старины и красоты, идут с молотка.

Правительства меняются, народ остается.

Защитите, германцы, красоту дружественного вам народа!»

Подписей под этим письмом нет. Нет их, конечно, потому, что каждая могла стоить жизни, и никаких иллюзий на этот счет в те годы быть уже не могло — наступало время, когда от имени народа творились и более чудовищные акции...

Письмо советских граждан против действий терявшего доверие сталинского правительства прямой своей цели не достигло. Гинденбург дал понять, что не будет препятствовать аукциону, считая его частной сделкой. Однако крупнейшие антиквары Европы открыто заявили, что считают для себя позорным участие в распродаже отнятого у народа. В конечном счете реализована была лишь малая часть вещей, причем по ценам, значительно меньшим первоначально назначенных к торгам. Всего два примера: знаменитый гобелен «Похищение Европы» по рисунку Буше, объявленный в каталоге как «гвоздь» распродажи, вместо назначенных 150 000 марок пошел всего за 115 тысяч, а шесть брюссельских шпалер, исполненных в конце XVII века по Рубенсу и первоначально оцененных в двести тысяч, не принесли и половины. Однако это не помешало продолжению столь неудачно начатого «музейного экспорта».

Не смущенные обструкцией и ободренные позицией своего правительства, некоторые германские торговцы начали новые, но опять-таки тайные переговоры с «представителями высшего ранга» в Москве. Еще не успели сойти с газетных полос отголоски скандала, как на очередном аукционе Бернера появилась партия гравюр Дюрера, Рембрандта, редчайшие расцвеченные флорентийские гравюры XV века и множество рисунков старинных мастеров — Рубенса, Ватто, Буше, Рейсдаля — с печатями известных российских собраний.

Не место бы говорить здесь о ценах, но в данном случае именно цены на многое открывают глаза. Поэтому поясним: дюрерская серия «Страсти» приобретена английским коллекционером Кольнаги за 17 500 марок; он же — за 21 000 — купил пейзаж Рембрандта. «Портрет Елизаветы II» работы Франсуа Клуэ и «Венера» Буше «ушли» к американскому собирателю, с радостью, надо полагать, заплатившему за них 22 и 7 тысяч марок.

Что же касается царских коллекций, с ними вообще не церемонились, поскольку оные как бы и вовсе были лишены юридического статуса. Исторические реликвии, обладавшие зачастую высочайшими художественными достоинствами, всплывали на аукционах буквально сотнями. Так, на одном из них к распродаже предназначен был и подарок турецкого султана Екатерине II — два бинокля, усыпанные драгоценными камнями, причем в каталоге особо подчеркивалось наличие письма дарителя, в котором говорилось, что «с помощью этих биноклей императрица будет лучше видеть своих друзей по ту сторону Черного моря»...

Дальнейшую судьбу этих, как, впрочем, и множества других реликвий, установить не удалось. Однако хорошо известно, например, что двадцатичетырехдюймовая модель волжского парохода, изготовленная из золота, платины и серебра знаменитым ювелиром русского двора Карлом Фаберже и предназначенная в подарок царевичу Алексею по случаю 300-летия дома Романовых, минуя все кордоны, «уплыла» из России и, будучи проданной за одну четверть цены, заплаченной за нее Николаем II, «пришвартовалась» в одной из американских коллекций.

Надо полагать, мизерные цены, с одной стороны, вызванные обилием выброшенного на рынок «товара», с другой — начинавшимся уже экономическим кризисом, вовсе не смущали торговцев, если на одном из очередных аукционов пара золотых серег IV века до н. э. из скифского собрания Эрмитажа пошла... за 4,5 фунта стерлингов — обед в заурядном лондонском ресторане стоил дороже!..

Казалось бы, логика, не говоря уже об этике, подсказывает, что аукционы не имеют, в сущности, финансового смысла. Но безымянные торговцы, действующие под вывеской Наркомвнешторга, делают другой вывод: если здравый смысл, а равно и мораль препятствуют достижению цели, то нужно искать более покладистых посредников и менее щепетильных покупателей. Можно попробовать торговать и целыми коллекциями.

И вот спустя малое (после берлинского аукциона) время Наркомвнешторг доставляет новый ценный груз, на сей раз — в Стокгольм. Предшествовал этому событию неафишируемый, конечно, сговор с неким скандинавским антикваром Буковским, тайно посетившим Москву и оптом закупившим все исторические трофеи, взятые русскими войсками в боях со шведами. Груз заключал в себе знамена шведских полков, оружие 1709 года из знаменитой Шереметевской коллекции и — как добавок — все ценные подарки, преподнесенные шведскими королями русскому двору. Сначала, впрочем, сделка была предложена правительству Швеции. Оттуда последовал ответ: «То, что продано кровью, не! может быть куплено золотом. Вещам этим место в русских музеях».