«...Тем более поразительной может показаться картина Сандро Боттичелли (1447 — 1510) «Поклонение волхвов», если к ней обратиться сразу после изучения строгой, монотонной фрески «блаженного» фра Беато. И, во-первых, самая композиция этого «Поклонения волхвов». Главные действующие лица — мадонна и младенец — не занимают первых мест, как на прежних иконах. Художник отодвинул их в глубину для того, чтобы дать волю своему пристрастию к светскому великолепию. Весь первый план занят свитой волхвов, зелеными, желтыми, розовыми, голубыми красками их одежд. Младший из «святых королей» одет совсем по тогдашней моде, в щеголеватый бархатный кафтан с откидными рукавами. С правой стороны внимание привлечено красивой группой белых коней, конюхов и пажей; слева надвигается роскошный поезд. Рядом с этой данью светскому духу времени идут разрешения чисто формальных задач. Уже в начале века были найдены основные правила перспективы... и с тех пор художники любили в своих картинах изумлять зрителей мастерством, с которым они передавали сокращения предметов на расстояниях, простор и даль. Средняя руина на нашей картине (с прелестными деталями, указывающими на изучение античной архитектуры) дает, даже для избалованного современного глаза, иллюзию рельефности и глубины. Еще замечательнее в этой картине пейзаж: поля и леса слева, плоские холмы, дорога, вьющаяся по берегу озера, отдельные деревья справа; наконец легкий тихий весенний тон небосклона, на котором так нежно делится позлащенная догорающей зарей развалина...
В картине царит мягкое, грустное настроение — исповедальни, горькая прелесть покаяния и чистая радость очищения. Характерно, что Боттичелли не счел нужным при этом окружить центральные фигуры ореолами. Мистическая приподнятость настроения вызывается не внешними средствами, а лишь проникновением художника в самое существо изображаемого».
Александр Бенуа
Осенним утром 1932 года в подъезд Эрмитажа с Дворцовой набережной вошел человек в форме командира (так называли тогда офицеров) ОГПУ. Он попросил вызвать хранителя отдела Востока И. А. Орбели. Иосиф Абгарович был занят, спустился его помощник, молодой сотрудник Б. Б. Пиотровский. Однако посетитель был вежлив, но настойчив: ему нужен Орбели лично. Когда вскоре тот вышел, пришедший вручил ему большого формата, плотный, под сургучными печатями пакет, в правом верхнем углу которого стоял гриф Ленинградского ОГПУ. Козырнув, командир удалился.
В кабинете хранителя пакет вскрыли. Под ним был второй — меньшего размера, тоже под сургучом, но с грифом ОГПУ Москвы. Третьим оказался обыкновенный почтовый конверт без марки, с именем адресата, который и обнаружил в нем сложенный вчетверо клетчатый листок из отрывного блокнота с написанным от руки текстом: «Уважаемый товарищ Орбели!
Письмо Ваше от 25.10 получил. Проверка показала, что заявки Антиквариата не обоснованы.
В связи с этим соответствующая инстанция обязала Наркомвнешторг и его экспортные органы не трогать сектор Востока Эрмитажа.
Думаю, что можно считать вопрос исчерпанным.
С глубоким уважением
И. Сталин»
Что же предшествовало державному «не трогать» и можно ли было «считать вопрос исчерпанным»? Об этом пойдет речь в нашей хронике. Но вернемся немного назад.
В феврале 1927 года в Лондон был доставлен странный груз. Из маркировки на прочно сбитых, хорошо упакованных ящиках можно было понять, что в Англию груз шел кружным путем, через европейские страны. Завеса таинственности немного приоткрылась, когда в один день все видные антиквары получили приглашение осмотреть партию предназначенных к распродаже произведений искусства. Каталог заключал в себе четыреста пятьдесят предметов, среди которых значились картины итальянских, голландских, французских художников XVII — XVIII веков, старинные гобелены и ювелирные изделия мастеров прошлого. Поражали, однако, цены — настолько низкие, что не могли не вызвать подозрений даже у видавших виды торговцев. Но самым удивительным было то, что продавцы категорически отказывались сообщить, откуда эти ценности явились в Лондон. В ответ на вопросы они неожиданно предлагали... сбавить цену. Впрочем, знатоки с удивлением обнаруживали, что многие вещи еще недавно принадлежали коллекциям Эрмитажа, Михайловского, Гатчинского дворцов и другим музеям России. Торгпредство, однако, упорно отвергало такие слухи, что в конечном счете сослужило службу, крайне нежелательную, — сомнительное происхождение вещей довело цены до абсурдно низких, большинство предметов не было распродано и осело у посредников до лучших, как выяснится позже, времен.
При всей экстравагантности события нельзя сказать, что распродажа из знаменитых государственных коллекций, знаменующая, в сущности, совершенно новую эпоху на международном антикварном рынке, произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Скорее она вызвала недоумение, а поскольку упорно сохраняемая таинственность в подобных акциях успеха никогда не гарантировала, аукцион, мягко говоря, провалился. Последнее обстоятельство было, впрочем, учтено, и тогда «впечатление разорвавшейся бомбы» не заставило себя ждать.
Произошло это осенью 1928 года в Берлине, когда стало известно, что на Курфюрстенштрассе, в доме масонского общества, антикварной фирмой Рудольфа Лепке будет произведен аукцион произведений искусства... «из русских музеев».
Роскошно изданный каталог сомнений на этот раз не оставлял. Изумление вызвал, правда, некий пассаж составителей, где, с явным намерением обойти острые углы, говорилось о том, что «государственные собрания в России так обогатились за счет частных коллекций, что эта продажа не нанесет музеям значительного ущерба». Между тем каталог состоял из четырехсот сорока семи номеров, под которыми значились имена Тинторетто, Ванлоо, Г. Робера, Греза; были в этом перечне «Царство Флоры» Яна Брейгеля, знаменитый портрет сына Рембрандта работы его ученика Николаса Маса... Неуместно ставить здесь «и т.д.», но список долог и в чудовищной своей убедительности неотразим. Это не помешало, однако, составителям каталога договориться до того, что «такое начинание послужит мостом, соединяющим народы в совместной культурной работе, которая была прервана великой войной» (!).
Говорить о цинизме этого утверждения не стоит — он очевиден. Скажем о другом: ни торговцы, ни их посредники не ожидали, что «открытость» и роскошная реклама «аукциона с поднятым забралом» будут иметь последствия, прямо противоположные тем, на которые они рассчитывали: в Париже, Лондоне, Амстердаме намеченные одновременно с берлинским аукционы распродажи русских национальных ценностей под давлением общественного мнения были пресечены. Оставалась Германия, взявшая на себя неблаговидную роль маклера, что, в свою очередь, вызвало новую волну возмущения: большинство газет называло вещи своими именами. Во многих из них появилось открытое письмо жившего в Париже известного русского писателя Ивана Шмелева, адресованное Томасу Манну: «Дорогой Томас Манн!
К Вам, наиболее чуткому и совестливому из германских писателей, обращаюсь я с этим словом глубокого возмущения и негодования на то, что может случиться непоправимое, позорное для Вашей родины, тяжкое и страшное — для моей. (...)
Дело идет о бесчестьи, которое падет на весь германский народ, если от его имени не раздастся властный и сдерживающий голос. (...)
На глазах всего мира Германию хотят сделать местом распродажи украденного у целого народа духовного богатства. (...)
Что случилось? Я не буду говорить от себя, я приведу слова немца Артура Геннига, только что напечатавшего послание президенту (Гинденбургу. — А. Н.): «6 и 7 ноября у Лепке состоится распродажа принадлежащих всему русскому народу невосстановимых бесценных художественных сокровищ. Правительства других культурных государств поступили разумно, отклонили предложения об устройстве в их странах такого расхищения русского национального богатства, расхищения, глубоко оскорбляющего всю национальную Россию. Германии суждено на глазах всего цивилизованного мира принять на себя такое поругание. Все мыслящие немцы должны самым резким образом протестовать против таких действий, вследствие чего я прошу Вас, господин президент, принять все зависящие от Вас меры к тому, чтобы запретить позорящие весь германский народ действия». (...)
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.