Гость

— Здравствуй. Павел Алексеич. Куда бежишь?

— Здорово, Зенкин... Где ты сейчас? — сощурился приезжий.

— На радиоузле, диктором.

— Платят, — покивал Павел Алексеевич.

— А как же!

— Голос красивый прорезался?

— Эх, чего только не было за это время, — махнул рукой Зенкин. — Хотел даже тебе писать.

— Ну?

— Как сегодня все... Ты еще только на печь заступал, а у меня статья уже была готова, для цифр место оставил. Много о тебе написал... Гонорары пролетели сразу. Родни-то полно. Вот это пальто ото всего осталось.

Павел Алексеевич криво усмехнулся. Зенкин согнулся и стал отставать.

Впереди, где улица кончалась, из старых сугробов силилась подняться редкая изгородь, за ней — кресты. Дуганову показалось, что кто-то возил всю зиму снег и аккуратно выкладывал похожие друг на друга холмики.

Не успел тогда... Прилетел, а комната уже заперта, увезли Тоню. Помчался сюда, на кладбище, но и тут опоздал...

Могила где-то налево. Голые деревца, таблички. Не найдешь! Уже бежал по молчаливому этому поселению. Рядом метался ветер. Жгло грудь. Хотелось крикнуть: «Тоня, вот же я, здесь!»

...После памятного газетного вихря вызвали его в республиканское министерство, и он длинно рассказывал о своей работе, о «методе Дуганова», как все уже называли. Оказалось, что кое-где давно думали или даже делали почти то же, разрежали садку в печи, уголек сыпали помалу, чаще, и таких кирпичников стали теперь называть его, Дуганова, учениками, ничего уже нельзя было изменить. Он и вправду иных подтолкнул, но ведь кое-кто начал раньше и выходило не хуже. Однако было произнесено имя — «Дуганов». Когда дело носит имя человека, это понятнее, проще, полная ясность. Съемы кирпича тогда почти везде увеличились.

Потом считалось, что он продолжает работать на своем заводе. Но бывал здесь уже редко, наездами: проводил показательный обжиг в разных городах. Его приглашали в президиум, на сцену, и он сидел, сложив руки на коленях, а когда просили выступить — выступал.

С кладбища Павел Алексеевич возвращался вечером и наткнулся на Уфимцева. Петра. Ни отвернуться, ни проскочить. Тот уже увидел. Ушанка — крылами, вихор по-прежнему на лоб свисает.

— Приехал?! На печке был?

— Ты что — в ночь?

— Выходной.

— Как живешь?