Я постоял еще с минуту, потом решительно постучал в окно. Музыка начала отдаляться и вдруг возникла совсем рядом, и открылись ворота. Передо мной появился парень в зеленой майке и в черных длинных трусах. На ногах болтались галоши большого размера. Он смотрел на меня, не мигая, а магнитофон орал, как беда. Но почему? Почему он не выключит?.. — Мелькнуло какое-то подозрение, но парень отвлек:
— Ты кто?
— Человек... — ответил я тихо и, наверно, с испугом, потому что у парня заблестели глаза. И я заметил в них радость или что-то похожее. Но разобрать тяжело. Да и как разобрать, если в глазах у него вместо зрачков переливался какой-то кисель неопределенного цвета. И волос на голове тоже не было, только на самой макушке торчало два хвостика из щетинки, а больше ничего, совсем ничего, и голова походила на продолговатый арбузик. Затронь его — и он распадется, расколется. Я смотрел на эти белесые хвостики, и во мне все медленно каменело и угасало. И я забыл даже, зачем пришел сюда, но парень напомнил:
— Ты чё молчишь?! — Его голос вдруг отрезвил меня, и стало возвращаться сознание.
— Ты не знал здесь такого Славку?.. Он жил в этом доме.
— Какого такого? — Парень захохотал, у него смешно задергался подбородок. Этот смех походил на кашель, и мне опять сделалось страшно. Но я решил все же не отступать.
— У него фамилия Тихомиров. Ты вспомни... — Я зажег спичку, чтоб прикурить, но парень быстро шагнул вперед, задул ее:
— Еще подожжешь... Ха-ха-ха... — Он захохотал еще громче, и мне стало не по себе. Я смотрел в его белые глаза и ничего не соображал уже, а хохот не уменьшался. Да и магнитофон шумел, раздирал виски...
— Ты вспомни... Его Славкой звали. Он больную мать на санках возил...
— Кого возил? — Парень нажал на кнопку, и музыка, наконец, прекратилась. И сразу тишина ударила в уши. Какая радость! Но ненадолго... Парень хмыкнул и надвинулся на меня. Я не выдержал, отшатнулся.
— А-ах, гад, испугался! — парень затряс лбом, как будто его облили водой. Глаза заблестели. «Да он жу... Он же... со сдвигом. — Я стал о чем-то догадываться. — Ну, конечно, конечно, рабочий день сейчас, а он дома...» Но парень прервал мои размышления. В руках у него был обломок доски. Подбородок опять задергался:
— А ну брось! Брось сейчас же, псих! — Я закричал на него и опять не узнал себя. Вроде бы я кричу, а вроде кто-то другой.
— А ну брось! Убери руки!
— Я тебе уберу... — Голос у него стал опадать, замедляться, но губы все еще не сжимались, подрагивали, и между ними билась синеватая змейка.
— Ты перестань. Успокойся... Давай успокойся. — Начал я просить его, уговаривать, и, странное дело, он подчинился. Лицо сделалось совсем бледное, даже мучное какое-то. И мне уже было жаль его. Нестерпимо жаль... До гнетущей боли в висках, до сердцебиения, но разве поймет он, разве поймет...
А через минуту я уже опять шел по дороге. Хотелось забыться, хотелось отвлечь себя, но ничего не выходило — болела душа. А ноги все равно куда-то шли, торопились, и скоро я уперся в маленькое, заросшее осокой и камышом озерко. «Неужели оно, неужели это Славкино озеро?..» И сразу в памяти заспешил, заторопился на волю его восторженный голосок: «У нас в деревне такое озеро. Вода, как небо. Голубая жемчужина!..» И сразу хлынули, обступили меня со всех сторон те далекие люди, те далекие дни. Они стояли возле меня, как живые, только протяни руку — дотронешься... Даже слышно дыхание их, голоса... Но это длилось недолго. Набежал ветер, и под ветром ожили камыш и осока. И эти звуки отвлекли меня, разбудили. «Но где же ты, Славка? И где же твое озеро и твои березы?..» Я огляделся по сторонам. Везде, во все концы катилась ровная пологая степь. И на этом плоском бесконечном пространстве стояли черные островки прошлогодней соломы. Я стал считать их и сбился. Да и зачем... И зачем мне те далекие дни...
Ах, время, время... Что же это такое? Я поднял глаза, потому что почудилось: сверху смотрит кто-то живой. Так и есть. На меня смотрела большая синяя туча. Она шла с южной стороны, и края ее на глазах набухали, темнели, и в этом темном беззвучно сверкали молнии. Я повернул в деревню.
Улица была пустая, безлюдная, даже собаки попрятались. Я пошел побыстрее. Вот и снова этот переулок, вот и поленница дров, вот и крыша под светлым шифером. «Может, еще раз пойти туда, поспрашивать... Но нет, нет! — Все содрогнулось во мне и сразу заныли виски. — Да и был ли он, Славка-то? — усмехнулся я сам над собой. — Кого ты ищешь-то? Кого потерял?..» Но никто не давал мне ответа, никто и не слышал слов. И ни улица, и ни близкая степь, и ни ветер... «Да был ли ты? Был ли...» — шептала душа. И вдруг ветер откликнулся. Он налетел на меня плотной стеной, и скоро начался шумный, веселый июньский дождик.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Что за люди сотворили эти чудные художества? И легко ли появляются на свет сказочные домики, и летучие колесницы, и скульптуры, словно живые?
Совершено преступление. Как жить дальше человеку, совершившему его?