Нет. И не только творческие муки несет необычное занятие, но и часто непонимание и даже неодобрение окружающих, нередко людей самых близких: развел по дому пыль, стружки, краски, а толку? Потерянное время и деньгам убыток! Обыватель силен своим мнением. Но пусть он не пугается. Все пенсионеры за кисти не схватятся, большой художественный переворот не случится. Только немногие, в которых горит страсть к любимому ремеслу, удержат инструмент в руке и веру в душе.

Один мастер так объяснил: «Это — на вроде инерции: смолоду взял разбег — умения, сноровки, хитростей разных набрался, остановиться не хочешь, а тут — стоп! — пенсия. Нет, думаешь, я чего-то главного не сделал, не крикнул свое людям».

Подойдите к дому Тобиена в Суздале: — Петр Павлович, мол, дома ли ты? И тотчас выйдет улыбчивый Петр Павлович в синем своем халатике, обтирая руки впопыхах, от дел отозванный.

— А что, мол, Петр Павлович, сейчас делаешь?

И, виновато улыбаясь, скажет мастер: «Пойнтера расписываю». Или: «Глухаря вырезал».

Поднимите голову, оглядите это чудо — дом Тобиена! От основания до крыши и сама крыша украшены разной разностью: сороки, глухари, дикие утки, лиса и заяц, собаки и охотники, букеты цветов — все вырезано из жести, раскрашено и со вкусом расположено. А забор и стены сарая и гаража картинами светятся, писаны те картины маслом.

— На что тебе все это? Безделушки эти?

Не может ответить добрейший Петр Павлович. А мы знаем: душа его красоты просит, вот дом и расцветает...

В Ростове Великом заглянем в «берлогу медведя-одиночки», как сам себя называет мастер Королев.

— Михаил Дмитриевич, здоров ли? Есть у него жилая комната — светлая, сухая, но вся жизнь протекает в толстенных стенах бывшего купеческого склада, где окна как амбразуры, в сумраке табачного дыма. Здесь Королев в своем «королевстве». Нет тут женского духа — салфеточек, занавесочек, нету даже обедов — всего того, чем повседневно счастлив семейный человек. «Я не встретил этой дамы!» — говорит Королев, а в голосе слышна печаль. Но горд и дерзок мастер и сочувствия не терпит. Свои первые работы возил на тачке на базар. Но не на продажу — на осмотрение. «Чтобы люди, а детишки особенно, за машинным-то мельтешеньем лошадь не забыли».

Когда же мы у него одну из диковин купить захотели, денег не брал, бросал их обратно: «Я не для денег! Не для денег!» И почти плакал. И скачут неукротимые кони под могучими всадниками — все герои. По мысли автора, тот — Болотников, тот — Ермак, покоритель Сибири, тот — Степан Разин, а этот — Петр I.

Смотрит хозяин гордо — никто ему не указ, никто не помеха. Тут и сам он, как полководец среди воинства, тут вся его душа, все страсти и мечтанья...

Зачем бы; например, слесарю Андрею Дмитриевичу Коровкину, уроженцу того же Ростова Великого, долгие семь лет, с того самого дня, как проводили его на пенсию, ходить с карандашом и блокнотом, занося туда все древние строения родного города? Оказалось, мечта у него давняя и решение твердое — успеть сделать своими руками макеты всех памятников города, с учетом масштаба и всех особенностей линий и декора. И сделал. Семь лет положил, а сделал.

— Я еще загодя присматривался, думал: неужели, как стану пенсионером, усядусь на лавочке в домино стучать? Нет, решил, силы еще есть, надо сделать что-нибудь умное, полезное людям.

И теперь в сухие погожие дни выходит Андрей Дмитриевич на улицу, выносит специальные козлы, расставляет макет и ждет туристических автобусов. Остановятся, народ высыплет, смотрят, ахают и дальше едут. А мастеру только того и надо — других порадовать.

Коль уж взялись мы познакомить читателя с удивительными рукодельника-ми, не можем не помянуть добрым словом и двух ушедших мастеров.

Сергей Николаевич Дормидонтов, тихий шорник. Семья его жила с ним в согласии. И жена, и дети, и внуки — все с интересом ждали рождения новой упряжки. Из проволоки, пластилина, клеенки, кожи мастерил лошадей, оснащал их полной упряжью, запрягал в тарантас, кибитку, карету или ландо — смотря по замыслу.

— И лисоры делаю, чтоб мягко было ехать, и фонари, чтоб освещали. По моей упряжке и сбрую, и экипаж настоящие можно делать. Шорник я, милые,шорник. Сколь лошадок-то, можно сказать, обшил-обрядил!

Умер мастер тихо, как и жил. И стоят его лошадки — не на дыбах, не такие страстные и могучие, как у Королева, а ухоженные, веселые, с бубенцами и розами на дугах — на долгую и красивую жизнь...

Владимир Николаевич Зазнобин. Он потомственный крестьянин, плотник. За долгую жизнь сорок две избы поставил. Это не считая колодцев, бань, амбаров, мосточков, крылец. Четыре полных года войны прошел он также с топором, пилой и подпилком, устанавливая блиндажи, ходы сообщения, наводя мосты, словом, делая всю плотницкую работу, которую война потребовала.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.