Другое дело клад, да если он еще целиком сохранен.

В 1961 году к нам в Эрмитаж пришел пенсионер Коньков и сообщил, что у его соседей есть небольшая серебряная монета, которую они получили от родственников из деревни Колголема, что стоит на реке Паше в Приладожье. Услышав это, я сразу же беру командировку и мчусь в эту самую неизвестную мне Колголему. Дело в том, что в 1934 году на одном из притоков реки Паши близ деревни Вихмязь два охотника, раскапывая нору барсука под полуистлевшим пнем огромного дерева, наткнулись на большой бронзовый котел, наполненный мелкими серебряными монетами — денариями X — XI веков, чеканенными в различных государствах Европы — от Англии до Венгрии и от Швеции до Италии. Кроме более чем 13 тысяч европейских монет, в Вихмязьском кладе было также некоторое количество восточных (куфических) и византийских монет. Среди европейских денариев были обнаружены ранее вообще неизвестные. После кропотливой атрибуции было определено, что одна монета носит имя голландского графа Флоренция I, правившего в 1049 — 1061 годах.

Казалось бы, что особенного? Но находка денария Флоренция I на полтора столетия передвигала дату начала голландской монетной чеканки. А это уже было принципиальным с исторической точки зрения уточнением. Дело в том, что в средневековой Европе далеко не каждое княжество, герцогство, а уж тем более графство чеканило свою собственную монету. Чеканка денег говорила прежде всего о довольно высоком экономическом развитии государства и его самостоятельности. Ранее, до вихмязьской находки, Голландия XI века таковым развитым государством не считалась. Между прочим, наше открытие произвело сенсацию и в самих Нидерландах, ведь там, как ни странно, монет Флоренция I нет.

Так вот, приезжаю я в Колголему и узнаю, что весной во время посадки капусты там случайно выпахали котел с несколькими тысячами монет. Весна в тот год выдалась сухой, и тракторы можно было пустить даже по вечно сырой низинке, где раньше никогда не пахали. Увидев впервые в жизни такое множество серебряной «чешуи», овощеводы честно поделили находку между собой, а вернувшись с работы в деревню, стали одаривать монетами односельчан. К моменту моего приезда со времени находки прошло уже несколько месяцев, и все-таки мне удалось собрать по домам четыре с половиной тысячи монет. Были среди них и денарии Флоренция I, что говорило о родственности обоих кладов на реке Паше: ведь расстояние между ними было всего восемь километров. Известно, что в XI веке эти земли принадлежали Новгороду, что тут проходили торговые пути из европейских и азиатских стран в древнейшее Русское государство.

Доктора от всех болезней

Ничто так не старит человека, как годы. И вещи — произведения искусства в том числе — подвластны этой же закономерности. Время — а с ним в одной упряжке еще и солнце, вода, холод, тепло, ветер — подтачивает их здоровье, заставляет болеть, дряхлеть, ведет к гибели. Мое желание несколько одушевить неодушевленные предметы появилось после знакомства с реставраторами Эрмитажа, для которых, как мне показалось, все попадающие в их руки и нуждающиеся в помощи вещи становятся как бы живыми пациентами, пришедшими на прием к врачу. После успешного «лечения», когда отреставрированные предметы становятся экспонатами, реставраторы и вовсе причисляют их к любимым детям, которых они, несмотря ни на какие трудности, все-таки вывели в люди.

Реставрационное дело в России зародилось практически с рождением Эрмитажа.

Основателем национальной школы реставрации можно считать Андрея Федоровича Митрохина, поступившего в Эрмитаж в 1797 году в качестве художника «для смотрения за картинами». В те же годы по инициативе хранителя Эрмитажной картинной галереи Ф.И. Лабенского была организована первая в Европе школа художников-реставраторов, которую с 1819 по 1845 год возглавлял А. Ф. Митрохин. Разработанная им методика укрепления, дублирования и перевода живописи с одной основы на другую с применением нового для XIX века материала — осетрово-медового клея, — развитая его учениками, передавалась из поколения в поколение.

Сейчас в Эрмитаже работают 80 реставраторов, которые восстанавливают около четырех тысяч предметов в год. Сколь разнообразен их труд, можно судить даже по названию подразделений: лаборатории научной реставрации графики, станковой, монументальной живописи, лаборатории реставрации скульптуры и консервации камня, реставрации цветного камня, тканей, предметов прикладного искусства, столярная мастерская, лаборатории химической и научно-технической экспертизы памятников.

Познакомившись с ними, я поверил, что реставрировать можно практически все. Нужно только знать, как это делается.

— У нас немало «хроников», — сказали мне о картинах, которые находятся в таком состоянии, что нуждаются в постоянном наблюдении, регулярном профилактическом, если так можно выразиться, реставрировании, подновлении, поддержке тонуса.

Учитывая особую ценность хранимых в Эрмитаже произведений, их реставрация — дело не только сложное, но и чрезвычайно ответственное.

Реставрация картины Джорджоне «Юдифь» была, пожалуй, одной из самых «громких» в последнее время. Написанная, как предполагают специалисты, в 1504 — 1506 годах, незадолго до смерти художника, она принадлежит к числу лучших его творений. Прожив чуть больше тридцати лет, этот талантливый итальянский живописец венецианской школы оставил после себя не такое уж обширное художественное наследие, и тем не менее его имя — в ряду величайших мастеров эпохи Возрождения.

«Юдифь» прибыла из Парижа в Петербург в 1772 году и навсегда поселилась в Эрмитаже. Уже тогда почтенный возраст картины заставил специалистов внимательно присмотреться к ней. Они отметили вторжение чужой кисти в авторскую живопись, а также проявление симптомов серьезного заболевания.

Шедевр Джорджоне за долгую свою жизнь перебывал во многих руках, и судьба его оказалась трудной. Первоначально картина была написана на створке шкафа, а не на специально подготовленной для того доске. Один из прежних ее владельцев распорядился пририсовать к ней часть пейзажа. Кто-то обвел все кирпичики и травинки золотом. Две глубокие крест-накрест борозды полоснули по шее Юдифи. Десятки раз живопись подновлялась, покрывалась лаком. Позже, по моде, существовавшей в конце XVIII — начале XIX века, на картину нанесли желтый, специально подцвеченный лак. Короче, изначальная живопись Джорджоне затерялась под многочисленными наслоениями лака, дорисовок, пыли и грязи, утратила свою объемность и глубину. В 1898 году в связи с разрушением деревянной основы красочный слой «Юдифи» был переведен на холст. И хотя известный реставратор Эрмитажа А. Сидоров выполнил эту операцию блестяще, спасенная картина добавила хлопот: как всякое «переводное» полотно, оно болезненно реагировало на тепло и влагу.

И такой «хроник» по решению реставрационной комиссии Эрмитажа был в марте 1967 года передан Александре Михайловне Маловой, мастеру высшей квалификации, имевшей в то время двадцатипятилетний стаж и немалый список ответственнейших работ. Ей предстояло расчистить авторскую живопись, которая, по данным обследования, к счастью, хорошо сохранилась. Для этого ей нужно было снять многочисленные пленки лака, всякие «подновления» и «освежения» красочного слоя, сделанные другими авторами.

Насколько ответственной была эта работа, можно судить хотя бы по тому, что вскоре после начала ее пришлось приостановить. Несколько известных советских художников заявили протест против реставрации «Юдифи», опасаясь за судьбу замечательного произведения. Целый год длились новые исследования и консилиумы искусствоведов, художников, реставраторов, которые изучали и сравнивали уже расчищенные участки картины со старыми, пока не было решено продолжить реставрацию.

Трудоемкая работа длилась два с половиной года. Из них более десяти месяцев Маловой пришлось провести за микроскопом со скальпелем в руках, отвоевывая у более поздних наслоений один квадратный миллиметр джорджоневской живописи за другим.

Труд Александры Михайловны Маловой высоко оценили видные отечественные и зарубежные специалисты. Шедевр, возрожденный к новой жизни ее руками и терпением, стал одним из выдающихся в экспозиции Эрмитажа.

Однако порой хочется узнать о самом процессе работы, о том, как это делается.

Алексей Вячеславович Брянцев — старший художник-реставратор высшей квалификации — работает в Эрмитаже с 1951 года. Был экскурсоводом, старшим методистом. В 1957 году перешел в реставрационные мастерские. Сколько полотен пришлось восстановить с тех пор, он не знает, ибо специально учет не ведет, а запоминаются только наиболее сложные. К таким он относит отреставрированные недавно две картины Винсента Ван Гога «Арена в Арле» и «Арльские дамы». На первую он потратил полгода, на вторую — одиннадцать месяцев.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.