Шагаем с ней по дороге. Снег, плотный, прибитый сильными ветрами, поскрипывает под ногами. Анна говорит, не переставая, как человек, которому после долгого молчания нужно выговориться. Говорит о самых разных вещах: о том, что получила письмо от Вали, о старых кинокартинах, которые привозят в клуб, о буранах, которыми нас пугали и которых еще нет, об интересной книжке, которую она сейчас читает, и о том, что ей не приходится каждый день просыпаться чуть свет, чтобы идти на работу.

- А в самом деле, Анна, почему ты не работаешь?

- Зачем мне? Денег летом заработала, на зиму хватит, можно и отдохнуть.

- Но это же тоска - сидеть дома одной!

- А мне и одной не скучно. Читаю, занимаюсь хозяйством. Это ведь тоже интересно - деревенское хозяйство - свиньи, коровы, куры...

Некоторое время идем молча. Поскрипывает снег. У меня вдруг возникает острое чувство неприязни к ней, хочется сказать что - нибудь злое.

- И чего ты не уехала с Валей?

- Почему? - переспрашивает она тихо и как - то растерянно. - Понимаешь, а я и сама не знаю. Мне кажется, ты только не смейся, мне кажется, я буду скучать по совхозу, если уеду. Удивляешься, что так говорю? Конечно, вы ведь привыкли, что я всегда веселая, что мне все нипочем, а что у меня внутри делается, вы знаете?

- Но ты же сама...

- Погоди, не перебивай пока. Ты думаешь, мне это так просто: захотела - приехала, захотела - уехала? Ну, а я, может, тоже привыкла жить в вагончике, и чтоб утром будили трактора, а днем обмерять эти поля. И к ветру этому я привыкла и к солнцу. Но только я уеду, наверное. Чужая я какая - то здесь среди вас. Не знаю, даже не знаю, что делать. Подожди, не говори ничего. Догадываюсь, что ты скажешь. Чтобы я переходила к вам в общежитие, чтобы мы жили вместе и ходили по утрам на работу. А вечером в клуб - смотреть, как трудится Иван Бровкин на благоустроенной целине. Но ты не говори сейчас ничего. Сама я разберусь, что мне делать...

Хорошо, когда вместе!

Вечером в воскресенье Москва вызвала меня на телефонную станцию в район для переговоров.

Странно слышать мамин голос, приглушенный расстоянием, такой далекий здесь, в маленьком деревянном домике с большой вывеской: «Почта». Времени для разговора мало, а мама говорит о каких-то теплых носках и о том, чтобы я не простужалась, и еще о чем - то, не важном, не главном. И когда бесстрастный голос произнес: «Ваше время истекает», - мы сразу заторопились, начали говорить, перебивая друг друга, и выяснилось, что нам еще много надо сказать...

А потом я стояла на шоссе и ждала попутную машину, чтобы добраться до совхоза. Мама, наверное, уже дома - это ведь совсем рядом с почтой. А я стою на шоссе... От райцентра до нашего «Кушмуринского» километров сорок. Машин все нет.

Уже совсем стемнело. Ветер и снег. Снег густой. Ветер гонит хлопья по шоссе, наметает сугробы у обочин. За белесой пеленой ничего не видно. Вот это, наверное, и есть буран. Я никогда не видела буранов, но это, наверное, буран! Еще весной нас пугали казахстанскими зимами:

- Вот подождите, наступит зима, задуют бураны...

Вот и задул. А я одна в темной степи. Но ничего особенного, просто снег и ветер. Плохо только, что не видно машин.

Шума мотора не слышно, из - за снега не видно и фар - машину я заметила только тогда, когда она почти поравнялась со мной.

Поднимаю руку. Здесь, на степных трассах, машины всегда останавливаются, если поднимешь руку.

- Тебе куда?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.