Много работая, Пришвин тем не менее не был пленником своей работы, его образ жизни менее всего походил на затворничество. Может быть, это происходило оттого, что и работа, и жизнь, и отдых этого человека были чем-то неразрывно единым. Их нельзя разнять на составные части, проанализировать по отдельности. Чем были для него его путешествия, охота, сбор грибов – отдыхом или накоплением материала для будущих повестей и рассказов? Чем были его дневники, если не продолжением его встреч, наблюдений, раздумий?

Я пытался понять это, когда Лилия Александровна Рязанова, сотрудница пришвинского дома-музея в Дунине, знакомила меня с ним.

Тридцать лет назад писатель провел здесь свое последнее лето. Срок немалый, чтобы многое успело измениться. Еще старше стали древние липы. Подросли две могучие стройные пихты посреди участка, которые так нравились Михаилу Михайловичу. Молодые деревья в нижнем конце усадьбы, сбегающем к берегу Москвы, разрослись и заслонили собой вид на реку и Козинский луг на той стороне, которые он так любил рассматривать отсюда, где охотился, натаскивал собак.

Но главное все-таки осталось неподвластно времени – сохранился дух прежнего дома, и в нем легко угадывается характер хозяина. Чуть не половина усадьбы – в цветущем диком разнотравье, как будто оно ворвалось на дачный участок из поля вместе с пчелами, шмелями и бабочками. Вдоль забора, приткнувшегося к лесу, – заросли папоротника. Вокруг дома – кусты цветущего жасмина, посаженного еще Пришвиным, в конце усадьбы, ближе к дороге, малинник еще с той поры. И хотя во всем чувствуется уход и рука человека, налет некоей непричесанности оставляет ощущение, что природу тут не старались по-дачному приструнить грядками, теплицами, ровными дорожками, а дали ей волю развернуться на свой лад. Ведь даже когда созревала малина, Пришвин не любил, чтобы ее собирали в посуду, а потом чинно отведывали за столом. Ему нравилось самому забираться в кусты и прямо из пригоршни отправлять ягоды в рот.

Обстановка дома поражает своей скромностью и непритязательностью. Конечно, в тяжелую послевоенную пору, когда он был куплен, было не до «импортных» мебелей. И все-таки... Сразу чувствуешь, что здесь жил человек, который привык обходиться минимумом, что для него не было главным накопление дорогих вещей, которые тешили бы тщеславие хозяина. Что-то сколочено своими руками, что-то приобретено по случаю. Все предельно просто, удобно, необходимо для работы и скромного отдыха – не более того. И, конечно, всюду приметы увлечений хозяина – фотографии природы, животных. Если попросить, тебе покажут старое ружье и фотоаппараты писателя.

В гостиной, самой большой комнате дома, я обратил внимание на скромную акварель. Две приземистые белого камня колонны, за ними пруд, редкие зеленые деревья. Такой вид открывался с веранды дома в Хрущеве, где родился Пришвин. Нарисовала картину в 1913 году его двоюродная сестра-художница.

Весной 1953 года тяжелобольной писатель доверился дневнику:

«Лежу и днями смотрю на картину «Хрущево», и все не нагляжусь, и кажется, так много в ней чего-то, и мое духовное питание этой картиной никогда не кончится... А для других в этой картине нет ничего, только чудесный цвет земли и неба в первые дни мая...»

Пожалуй, он не совсем точен. Духовно питала его не картина, а воспоминания детства и юности, которые она воскрешала. Воспоминания о земле, где он родился, о первых восприятиях окружающего мира. Наконец, воспоминания о природе тех мест.

Еще в 1937 году Пришвин признался, что «мечтает о доме с садом и на реке». Не из далекого ли детства сохранилась эта любовь к природе и живой воде? В более молодые годы он мог утолить ее дальними путешествиями, но когда возраст пошел отсчитывать седьмой десяток, настало время подумать и о более оседлом образе жизни. Он понимал, что без постоянного общения с природой не сможет жить и работать. И начал искать место, где мог бы совместить все это. И он нашел Дунино. Интересно, что на второй год жизни в нем Пришвины посадили в саду четыре яблони и грушу – бессемянку. «...Все мое Хрущево стояло на бессемянке, ... это для меня священное дерево».

Если говорить откровенно, всех заслуг у «священного дерева» – оно умеет выживать и плодоносить даже в суровых условиях Ельца, где более дородные груши вымерзают в первую же зиму. Но ведь не урожаем единым жив человек. Бессемянка была деревом детства, которое будило воспоминания. Как, впрочем, и малина, черная смородина, вишня Владимирка, тоже посаженные Пришвиными. Когда в последнее дунинское лето Михаила Михайловича на вишне, наконец, созрели ягоды, он, попробовав их, сказал: «Как в Хрущеве»...

Большая поляна перед окнами дома была расчищена от пней и поначалу засаживалась картошкой. Потом Пришвин решил все распахать и засеять многолетними травами. Нашел в Дунине старика, который единственный умел сеять «щепотью». Теперь косогор, обращенный к реке, благоухает цветущим разнотравьем, все лето в нем гудят пчелы, а после сенокоса на нем вырастают душистые копёнки.

Он много унес с собой из детства.

А Дунино стало местом рождения многих счастливых строк и страниц.

«Удалось услышать, как мышь под снегом грызла корешок».

«Опавшие листья уже запахли пряниками. Редки белые грибы, но зато как найдешь, так и набросишься на них коршуном, срежешь и вспомнишь, что обещался, увидев, не сразу резать, а полюбоваться. Опять обещался и опять забыл».

Еще об осени:

«Из лесов на опушки вышли первые воины в медных доспехах».

«Утром в лесу видел: молодая белка спирально спускалась по дереву, а на другом дереве еще две, а там дальше, вверху и на самой высоте, тоже листва шевелится. Я замер на месте – одна маленькая, задрав хвостик, как большая, чувствуя мою близость, замерла. «Вот, – подумал, я, – пришел бы охотник и грохнул, ведь это ужас!»

В своих записях Пришвин многократно говорит, что в Дунине он нашел все и был счастлив. В понятие «счастье» для него сливались воедино и природа, и творчество, и любовь. Дунино – это даже не место, а образ жизни писателя. Константин Паустовский как-то признался, что в Пришвине ему «нравится многое, но больше всего нравится, как он живет». Тем временем солнечный с утра день начал быстро хмуриться. Я вышел на веранду. В воздухе, как это всегда бывает перед дождем, стоял терпкий запах крапивы. Из-за реки на Дунино неслись низкие рваные тучи. Все притихло, только в зарослях черемухи не унывал соловей. Первые капли отбили по крыше пробную дробь. В ближний лес клюнула молния. И тут же над головой рявкнуло и загрохотало. Очертания окрестностей размывались и быстро прятались в сплошной завесе дождя.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.