Несомненно, в этом занятном происшествии отразилось горное приключение Александра Казбеги, но рассказываю я о нем для того, чтобы подчеркнуть: открывавший Грузию мир потрясали красота ее силы и сила ее красоты. И главной магистралью этих открытий была Военно-Грузинская дорога.

«Водопроводы доказывали присутствие образованности...» — пишет Пушкин в «Путешествии в Арзрум». Волшебный край за хребтом Кавказа, куда к источнику вольности и вдохновения стремились лучшие люди России, знавал в древности иные времена, а от будущего ждал иной участи.

В том же «Путешествии в Арзрум» представлен карикатурный портрет владетеля Казбеги. Это был князь Михаил, отец Александра Казбеги, человек громадного роста, бесконечного гостеприимства и, увы, весьма крутого нрава. Масштабом своей личности сын затмил собой фигуру отца, всего лишь владетельного самодура, и оттенил значительность других представителей этого рода, которых Военно-Грузинская дорога одарила главным своим назначением — соединять страны и народы.

Дети из Липецка провели урок в удивительном месте: узкое из-за нависающих стен ущелья, оно, зато необычайно широко раздвинуло границы темы и рамки учебной дисциплины. Навстречу им выступил другой Казбеги — Габриэл, двести лет, назад распахнувший перед дружественной Россией северные ворота Грузии.

Такие люди — как мосты...

Мосты на пути вдоль Терека, Арагви и Куры были главной проблемой. В августе 1769 года в предвидении вступления в Грузию русских войск местные горцы построили восемь временных мостов. Благодаря им передовые отряды генерала Тотлебена за две недели преодолели дистанцию от Моздока до селения Квешети, что лежит у начала нынешнего Млетского подъема на Крестовый перевал. Потом Терек разметал мосты, и дорога вновь стала непроходимой. Но она была единственной дорогой к спасению Грузии и поэтому должна была работать непрестанно. Без устали должны были работать и ее владельцы, и охранители. Двадцать семь поставленных на исходе века мостов помогли русским войскам в ноябре 1799 года пройти весь путь от Моздока до Тифлиса. 26 ноября колокола Сионского собора в столице Грузии пропели им высокую хвалу. С того дня и по сегодняшний не прекращаются работы по усовершенствованию и благоустройству Военно-Грузинской дороги.

Среди ее строителей были единомышленник Ираклия II Кайхостро Андроникашвили и «квартмейстер» Фохт, русские горные инженеры Копылов, Томилов, Моисеев и Туманов, француз Гурландье и выдающийся знаток горных дорожных работ Статковский. Строительством дороги «командовали» генералы Цицианов, Гудович, Кенсон, множество других «сиятельств» и «превосходительств», но дорога жила благодаря упорству горцев — они вынесли ее на своих плечах в прямом смысле этого слова.

В корне топонима «Дарьял» — персидское слово «дар», означающее «ворота». Переведем это звучание в русскоязычное значение: дорога оказалась бесценным даром и для Грузии, и для России.

Я хотел сказать об этом детям из липецкой имени Лермонтова школы: «Вы и сами не понимаете, ребята, какие вы счастливые — у вас есть эта дорога...» Я хотел дать им кое-какие сведения о других исторических магистралях, рожденных Военно-Грузинской. Например, о Большой Грузинской улице в Москве. Изучая ее историю, я сделал удивительные для себя сравнения. ТУ-134 преодолевает расстояние между Москвой и Тбилиси за два часа десять минут. Сорок шесть часов идет скорый пассажирский поезд. В хорошую погоду, когда открыт Крестовый перевал, опытные водители проводят свои машины до Тбилиси за трое суток. А в ХXIII веке странствие из Грузии в Россию занимало месяцы и годы.

А вы сели в поезд или в авто, поехали — и приехали. Только, пожалуйста, не переносите легкость и быстроту своего путешествия на способы постижения этой земли.

Вот сияет над вами Казбек, Мкинварцвери, как зовется он у грузин. 5047 метров над уровнем моря, одна из высочайших вершин Европы. Увитая виноградной лозой, главная деталь государственного герба Грузинской ССР. Вершина — символ, гора эпических масштабов. Маяковский круто обходился с ней: «Если даже Казбек помешает — срыть...» — под стать своему масштабу конструировал гиперболы. Древние мифотворцы были куда деликатнее — соотносили с этой горой героя-богоборца. Будто бы солнцерожденный герой Амирани вместе с красавицей Камар и двумя братьями защищал людей от драконов, учил добывать огонь и обрабатывать металлы. В наказание за это боги приковали Амирани к Казбеку.

Прямой отзвук мифа о Прометее в этом предании услышали многие. Услышали и перенесли в свои произведения. Прямая аллюзия: Амирани — народ, закованный в железа самодержавия, — читается в очерках Грибоедова, в стихах Шевченко и Чавчавадзе. Народу предстояло разорвать оковы и сделать эту вершину символом своих устремлений.

Пора, однако, изменить масштаб повествования. У каждого своя дорога, и каждый по-своему открывает ее.

...Мне четырнадцать лет — лучший, наверное, возраст для первой поездки по Военно-Грузинской. Летние каникулы — лучшая пора для ее открытия, а коллектор геологической экспедиции — лучшая работа в краях, прилегающих к ней. Низкий поклон другу семьи Бичико Квирквелия, начальнику экспедиции, — это он уговорил мою мать отпустить меня на «заработки, которых мальчику хватит на всю жизнь».

Мать будит меня на рассвете: «Вставай, Серго приехал. Пора...»

Серго — водитель экспедиции. Мой предводитель. Первооткрыватель первой в моей жизни большой дороги, далеко-далеко уводящей меня от дома.

И возвращающей к нему. Серго — могучий и веселый парень, он на «ты» с Военно-Грузинской, ее чудесами и тайнами, он безошибочно вписывает наш двухдиферный «ГАЗ» и меня в головокружительные извивы дороги.

В четырнадцать лет такой предводитель необходим каждому подростку. Тем более он был необходим мне, безотцовщине, томившемуся предожиданием мужества и любви. Дорога внушала: «Ты отважен и смел, ты все преодолеешь!» — и поднимала над горечью первой безответной любви. На высотах Гудаури и Крестового она шла вровень со мной. Скрадывая расстояния разлуки и тоски, горы приближали недосягаемое. Из мучительной немоты влюбленного редкими и слабыми ростками пробивались первые стихи. «Как гордые песни, победой рожденные, во мне отозвались Кавказские горы...» Разумеется, горы рифмовались с горем, но — отринутым, преодоленным. Они были никудышны, эти юношеские стихи, но спустя много лет, научившись трезво оценивать свое сочинительство, я поразился их созвучию другой, настоящей поэзии.

Я читал у Якова Полонского:

«Все, что было обманом, изменою,
Что лежало на мне словно цепь —
Все исчезло из памяти с пеною
Горных рек, вытекающих в степь...»

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.