Долина страха

— По общему мнению, мистер Макджинти, вам, возможно, придется на днях отвечать за свое собственное поведение. Держите под прицелом этого Макмурдо, ребята, пока я разоружу его.

— Вот мой пистолет, — холодно сказал Макмурдо. — В чем меня обвиняют?

— В участии в нападении на редактора Стренджера в конторе «Геральд». Не ваша вина, что не было совершено убийства.

— Ну, если это все, что есть против него, — разразился хохотом Макджинти, — то вы можете не утруждать себя и отпустить его сразу же. Он в то время как раз играл в покер в моем салуне, и я приведу вам множество свидетелей в доказательство этого.

— Это ваше дело, можете представить их завтра на суде. А пока что, мистер Макмурдо, пойдемте и идите спокойно, если не хотите получить заряда в голову.

— Верьте моему слову, они недолго вас смогут задерживать, — сказал на прощание босс молодому ирландцу.

И действительно, дело в суде завершилось ничем. Сам пострадавший был настолько ошеломлен внезапностью нападения, что ничего не запомнил, кроме того, что у одного из нападавших были усы. Наборщики и репортеры вынуждены были признать, что из-за слабости света и из-за собственного волнения они не могут утверждать с уверенностью, что видели именно этого человека. С другой стороны, шестеро уважаемых граждан, в том числе и Макджинти, засвидетельствовали, что Макмурдо в это время никак не мог находиться на месте преступления. Суду ничего не оставалось, как вынести оправдательный приговор.

История эта имела важные последствия. Во-первых, сильно возросло уважение к Макмурдо его собратьев и его влияние на дела ложи. И. во-вторых, именно после этого к нему в его новое жилье пришла Этти Шафтер. Она тихо вошла в его комнату. Он сидел за письменным столом, писал какое-то письмо и не заметил ее появления. Она неслышно подошла к нему и ласково положила руку на плечо.

Он вскочил, словно тигр, и одной рукой схватил ее за горло, другой в ту же секунду скомкал письмо. Потом радость и изумление озарили его лицо, исчезла свирепость, так напугавшая девушку. Но не только свирепость уловила она — еще и быстрый проблеск вины и страха.

— Что с тобой, Джек? — вскричала она. — Почему ты меня так испугался? Ох, Джек, если бы твоя совесть была чиста, ты бы не глядел на меня так!

— Нет, я просто думал о других вещах, а когда ты так тихо прокралась на своих прелестных ножках, то...

— Это письмо к другой женщине?

— Нет, Этти, нет! Ты для меня — единственная на земле! Клянусь тебе!

— Почему же мне нельзя было его увидеть?

— Это дела ложи, и даже тебе нельзя о них знать. И когда я испугался руки, положенной мне на плечо. — откуда я мог ведать, что это твоя рука, а не рука детектива?

— Ах, Джек, как мне тяжело знать, что ты преступник среди преступников, как тяжело все время ждать дня, когда я услышу, что ты предстал перед судом за убийство! Брось все это, Джек! — Она обвила его шею руками. — Ради меня брось! Я пришла к тебе сегодня молить тебя об этом! И я на коленях прошу тебя, стоя перед тобой на коленях, заклинаю: брось!

— Дорогая, ты не понимаешь, о чем ты просишь. Разве ложа отпустит когда-нибудь человека, знающего все ее секреты?

— Я подумала об этом, Джек. У меня есть план. Отец скопил немного денег. Он хочет уехать из этих мест, где из-за страха невозможно жить. Он уже готов двинуться. Мы могли бы уехать вместе в Филадельфию или в Нью-Йорк, куда-нибудь, где бы они нас не достали.

Макмурдо рассмеялся:

— У ложи длинные руки. Ты думаешь, они не дотянутся до нас в Нью-Йорке или Филадельфии? Но послушай, моя маленькая. Я не могу сейчас уехать отсюда. Не могу, и это тебе нужно пока что принять. Но пройдет какое-то время, и, если ты согласна ждать, я с честью выйду из всего этого.