Фаина Борисовна выдернула с подоконника свой блокнотик.

– Ну, давайте немного скажу, как в девках жила, – решила Огрёша. Она уложила руки на колени, но там им было, видно, неловко, и она спустила их к полу. – Мозжат, – вздохнула Огрёша. – У меня пальцы всякую непогодь знают: видно, опять погода сомнется...

Пальцы у Огрёши были пухлые, как коровьи соски, только соски розовые, нежные, а у нее хоть и розовые, да все в трещинах.

— Ты, Огрёша, сколько лет в доярках-то ходила? – спросила Тишиха.

— Ас самого колхозу. – подхватила Огрёша. – С тридчеть второва году... – Она улыбнулась воспоминаниям. – Ой, я ведь долго работала! Из доярок-то выстала уж старухой... Семилетку объявили как раз... Дак я уж семилетку-то не дотянула, сил не хватило, а через пятилетки прошла через все, от первой и то захватила хвостик…

— Так сколько же вы на ферме работали? – уточнила Фаина Борисовна. Огрёша напрягла память – зашевелила губами, уйдя в расчеты.

— Федосья, – обратилась она к Тишихе. – когда для колхозников пензии-то ввели? И Тишиха наморщила лоб, прикрыла глаза ресницами.

— Да уж давно, – сказала она.

— Это я и без тебя знаю, – отмахнулась от такой помощницы Огрёша. – А вот когда? – Она еще пошевелила губами и высчитала:

— Пензии ввели с шестьдесят пятого году... – и пояснила девкам, откуда она заключила это: – Семилетку-то объявляли в пятьдесят девятом... Ну да, в пятьдесят девятом. У меня Нюрка... дочка моя... через две зимы после объявленья-то завербовалась на стройку, а я ишшо без нее больше года коров доила... Дак вот, шшитайте сами, сколь работала. – Огрёша победно посмотрела на девок, уже в уме-то давно все высчитав и расставив годы один за другим в том порядке, в каком они были в жизни. – Двух лет только до пензии-то и не додержалась. А и мне дали пензию, да-а-а-ли. никому не пожалуюсь...

— Ну так, еще бы не дать: тридцать лет отработали, – посочувствовала Фаина Борисовна. Огрёша. уловив в ее голосе жалость, нахмурилась:

— Ой, почету-то мне ведь сколь было... Нигде эстолько не бывает, сколь в доярках...

И Тишиха тоже вспомнила, что на всех собраниях Огрёшу садили в президиум, а уж на совещания-то в район повозили, бывало, несчетно раз.

Как-то само собой вышло, что натолкнули ее говорить про колхоз.

— Да-а. мы в колхоз-то вступали, так все хозяйство отдали и самих себя. С наших капель все начиналось. – Огрёша пошевелила внизу, у пола, распухшими пальцами. Видать, к непогоде их ломило неудержимо, и Огрёша морщилась. – Да чего вам про то время рассказывать, сами знаете, грамотные.

— Нет, не знаем мы, – вытянула шею Надежда. Верхние пуговицы у нее на олузке выскочили из петель, и из-под разъехавшегося ворота выпирали острые ключицы. Лариска, та не рассупонит себя, сидит, как при парнях, все до единой пуговки застегнуты.

Огрёша помяла пальцы, и Тишиха подумала, не предложить ли ей блюдо холодной воды: пусть помочит – вода-то сымает колотье. Но разве Огрёша согласится при девках – гордости-то и сейчас через край.

– Вот посмотрю на вас, какие вы нарядные, – без всякой зависти сказала Огрёша. – А я в девках-то ходила в пестрой юбке, в лаптях...

Видно, все-таки вспомнила, что обещала рассказать, как в девках жила. Тишиха тоже встряла в разговор.

— Ну, нынешние ни на чего не скупятся, – сказала она. – Косить и загребать в шелковом ходят. А на стенах-то, посмотри, по четыреста рублей ковры висят.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• …
• 18
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.