– В дождь ловятся?
– Кто их знает, я долго шарил.
– Эх, Валька, – горько сказал отец. И потускнел.
– Ты выпей, а я раков сварю.
В кастрюле булькала вода, а Валька плакал, тихо подавляя прорывающиеся всхлипы. Он понимал своей неокрепшей душой, что отныне жизнь в доме пойдет как-то по-другому, потому что не может быть так, чтобы пыль ложилась на вещи густо и тяжело. Значит, матери нет давно, а в отце что-то надломилось. Валька даже услышан, как тот застонал глубоко и тяжко, точно его придавило камнем. Раки стали красными и совершали круговом неживой танец. Он вывалил их на тарелку, и пахучий пар подлетел к лицу. Ванька утерся полотенцем.
– Кончилось наше лето, – сказан отец. – Плакало наше озеро. Пей лимонад, Валек.
Отец выпил. Отец задумался. По лицу пошли трещины, как по стеклу.
– Ты вот что, не тужи, Ванек. Я-то знаю, у тебя там закавыка вышла. Образуется. Все как было. У меня работа, у тебя учеба. А то раскиселимся. Мы с тобой мужчины. Валек, а мужчина над трещиной не ревет, как барышня, а залаживает ее. Ну, и протекло чуть-чуть, так мы вычерпаем воду-то и просушимся. А матери нет, да, авось, объявится. Понесло ее ветром, тут и пустыня. Набьется песок в горло. В глаза тоже. Не глядеть, не дышать. Сам решать будешь, если погладит по голове. А у меня, Валек, работа. У меня теперь только ты да работа, понял? И все. Об этом ни слова, ешь и – слать, а я посижу. Надо мне посидеть. Расчеты проверю. Три дня осталось. Не поверила твоя мать-Отец распахнул на полу чертежи и выбросил из мешка тетради. Когда часа через два Валька выглянул из другой комнаты, отец спая прямо на чертежах, положив руки по сторонам, как подбитые крылья. Валька прикрыл его одеялом, испытав впервые жгучую жалость к отцу...
И пришла осень, и все в жизни Валентина Хорохоркина перепуталось. Дневник расцвел красными чернилами, словно Пеночка решила разрисовать его тюльпанами. Но отец никогда не спрашивал сына о дневнике. Их отношения были построены на полном доверии. Валька расписывался за отца, и Пеночка успокаивалась.
Теперь же, однако, все осложнилось, когда Ванька добровольно покинул класс.
До этого каждый день он поджидал Катю после уроков и шел за ней по пятам до ворот. Он слышан, как шуршит ее плащ, как ступают туфли на толстой подошве. Катя посматривала изредка на маленькие часики, полуобернувшись, так она узнавала – далеко или близко Валька. И усмехалась. Ей нравилось не обращать на него внимания. А однажды остановилась и резко обратилась яйцом к Ваньке, застыла, выжидая.
– Я могу тебе вернуть турецкие сказки. Пойдем.
Он послушно поплелся за ней. На душе было смутно и плохо... «Она отдаст мне книгу, и все. Катись, скажет, нашел чего, ходить по пятам...» Скверно было на душе.
– Ногами не шаркают, – сказала Катя.
Он ступал за ней плавно и не дышал. Катя открыла своим ключом дверь.
– А дома никого нет. Тебе это нравится? – Валька выцветшими от несчастья глазами глядел на Катю, и она смеялась. – Проходи, раздевайся. Пошевеливайся.
Валька освобождался от ботинок. Только вот дыра объявилась на пятке, Валька подвернул носок.
– Вот твои сказки, – сказала Катя. – Чего ж не приезжал?
– Я был, – сказал он. – Ты там с мячом играла.
– А-а-а, – неопределенно протянула Катя. – С Мишей.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.