Он написал на тетрадном листе длинными, наклонными буквами: «Птица прыгает в окне. Если б знала ты, как грустно мне...» И нарисовал сердце, пронзенное стрелой. Он видел ее руку, вернее, кулачок, круглый, как яблоко. Потом она зашуршала конфетой, и щека ее чуть вспухла. Был сухой октябрь, и холод гонял листья по мостовой, перемешивая их с пылью. А она ела конфету, поглаживая пальцами обертку, и ей было все равно, какая осень умирала за окнами. Он подышал на стекло, и рыжий, врезанный в раму клен превратился в шумное облако. И еще раз он посмотрел на нее, надеясь, что она почувствует взгляд и обернется. Но все напрасно, он закрыл руками лицо и глубоко вздохнул. Наверное, он уже полчаса так вздыхал, потому что сосед по парте не выдержал и подтолкнул его хорошенько в бок:

– Ты чего завздыхал? У меня так бабка во сне вздыхает, помирать собирается.

Он не ответил. Желтоватые, почти бесцветные сумерки заполняли проулок.

– За одну скалярию могу дать три гупешки, – сказал сосед.

– Катись ты!

– Вздыхает тут. На что мне твоя скалярия? Вот поглядишь, ляжет на дно, и все. Скопытится скалярия. Валенок ты и есть.

«И фамилия у меня некрасивая, – подумал он. – Хорохоркин. Придумал же «то-то. У других, как у людей, фамилии, а эта – хыр, хыр, хыр... Валенком дразнят».

– Валь, айда меняться, – снова зашептал сосед. – Если четыре гупешки сложишь, в точности скалярия. Не промахнешься.

У соседа была страсть меняться. Он умел комбинировать и поэтому всегда был озабочен, как деревенский бригадир. А когда наступал размен, у него мелко дрожали изгрызенные пальцы, как будто он пересчитывал горох.

– Чего ты все скребешься. Задачу-то решил?

– Не-еее.

– Я тоже. Плевал я на эти задачки.

В который раз он обвел нарисованное сердце, стрела затупилась. Доска, на которой была жирно написана задача, расплывалась. В классе сухо пахло мелом. Но зато впереди, как бакен на реке, сияла ее голова. Толстая коса рыжим жгутом стекала по спине. «Надо бы чего-нибудь сочинить ей, – рассуждал он. – Хотя бы так: «Катерина (может, Катенька?), мы должны поговорить. Ты не зазнавайся только. В кино бы сходили, что ли. Не думай, я не липучий. А вот зимой на каток можно вдвоем или на лыжах...» Не годится. Она скажет: «Ну и дурак, чтобы потом родительское собрание собрали». А он бы ответил: «Собирают только марки и металлолом». Не годится, она трусиха. Разговорчики пойдут: ах, ах, рыженькая Катя с Валенком любовь крутят, – и тогда хоть беги, как пчелы изжалят. Не годится...»

– Вы трусиха, Катерина, – сказал он, забывшись, вслух.

– Ты про кого это? – зашептал сосед. – Гляди, какой. Слушай, Валь, ты хоть задачу-то в тетрадь перепиши, а то у тя пустота одна. Вроде и пару не за что ставить. – И противно захихикал. – Тебе кол, а мне пару. Трудно с доски списать, да?

– А на кой черт? – вдруг улыбнулся он. – Надоело. Пеночке любит рисовать в дневнике. Художница. Вот пусть и потрудится, я ей поздравительную открытку пошлю. Потеха.

Ему стало безразлично и весело. Он сгреб с парты тетради, затолкал их в портфель и положил перед собой освобожденные руки. Еще подвигал пальцами.

«Пеночкой» они называли учительницу математики. Она была какая-то вся беленькая, с тоненьким голосом и маленькими руками. К тому же и фамилию носила ласковую и уменьшительную: Пеночкина. Но, как ни странно, характер имела твердый и часто с хрустом сжимала крепкие кулачки, поджимая яркие губы. Любимые слова ее были: «Наши с вами пути расходятся. Предел в квадрате ничего не значит...» О чем она думала, произнося эти витиеватые фразы, никто бы не смог уразуметь, но звучало красиво. Так казалось Хорохоркину.

Он поднялся, зажал под мышкой портфель и двинулся к доске, придерживая дыхание. В один момент, как прожекторы, на нем схлестнулись взгляды.

– Вы куда? – изумилась Пеночка.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.