Бубенчик

Конюх Петр запел понемногу, затянул какую-то дребедень, глядя далеко в излуку. А как допел, и пароход показался.

И вошли они в двухместную каюту второго класса со шторкой на окне. Плеск воды долетал сюда отчетливо, мелодично ударяла волна.

И поплыли и заплюхали плицами по Каме.

Пароход шел полупустым по причине осенних холодов. Страда отошла, остыла потом, но время гостеваний не наступило. Отдыхающих же просто так, по легкости, не притолпилось к окончанию осени. Опять же кому студиться захочется на постоянном ветру. Да и берега потеряли наряд трепещущий. Осиротели бугры с голыми рощицами, захолодали низины.

Но в каюте было — после нар и соломы — прекрасно.

Застелили постели и сели напротив, как в давний день на полевом стане за грубо сколоченным столом. Но здесь была музыка падающей воды.

— Я тебя лечить буду, — сказал Егор. — Со спины разотру водкой и ступни. Потом так глотнешь. И как рукой. Еду сюда принесу. Утром приплывем.

Он отвернулся, пока она раздевалась и забиралась под одеяло.

— Не стыдись только, — сказал он. — Вроде как доктор я, а ты страдающая. Притворись, что заснула, скоро я управлюсь.

И стал мочить руки водкой. Она лежала тихая, горяченькая. Один раз лишь вздохнула в полную силу. Он оглаживал ее худенькую спину, мял, стараясь не повредить нежной кожи. Спина вспыхнула мигом, пошла розовым, красным полымем. И тогда Егор этот хороший, неожиданный огонь закинул одеялом.

— Перевернись и выпей, хоть маленько. Огурцом закусишь.

Рушан запахнулась одеялом, быстро высвободила руку и глотнула из стакана. Пожевала огурец. Слезы потекли из глаз.

— Ой, пьянюша! — сказал он. — С перепугу и не разобрала. Тогда и я поблагодарствую за твое здоровье.

А пароход несло, как на пуховой перине, вздымало, опускало.

Ресторан работал, и там пело радио. Егор упросил полкастрюли борща и бефстроганов с собой. С непривычной охотой послушал радио. «Одичали в поле-то», — подумал.

Они устроили себе незатейливый праздник, тихое уединение, благость после трудов праведных. Близкие перемены обещала жизнь.

И решили поспать.

— Как во сне все было, — сказала Рушан. — Поле, поле, поле.

— Лучше наяву, — сказал Егор. — А снится пусть другое.

Он медленно отпускал себя ко сну — шел и шел по свежей пахоте, и набегала на него голубая сила ветра, охлаждала распахнутую грудь, а потом вдруг пахота сменилась волнами и превратилась в море, а он все шел как ни в чем не бывало по воде, как посуху.