Москва была разрушена, заводы не работали... Что я запомнил? Запомнил очередь в булочную, на ладони было написано: «№221». Выдавали пайки, осьмушку хлеба на день... Школа была хорошая. Старая хвостовская гимназия. Это была семья прогрессивных педагогов, Луначарский оставил Хвостову директором школы. Я был пионером. Мы с сестрой ходили в пионерский отряд при фабрике имени Свердлова. Пионерские организации создавались тогда не в школах, а на заводах. Так, наверное, было лучше...

— А чем занимались пионеры в то время?

— В основном мы работали с беспризорными. В двадцать первом был голод в Поволжье, и массы беспризорных хлынули в Москву. Мы собирали их, вытаскивали из этой грязи, из уголовного мира, вовлекали в общественную работу. Сложно было, все ж таки дети... Мы принимали участие во всех кампаниях: в подготовке к праздникам, в сборах на строительство воздушного флота, военно-морского флота. Кружечные сборы тогда были. Ходишь, кричишь: «Создадим наш советский, наш красный могучий флот!» Пристанешь к прохожему: «Дяденька, давай на флот!» И дяденька бросает монету в кружку...

После семилетки перешел я в другую школу. Это была очень интересная школа. Называлась она МОПШКа, а нас, ее учеников, называли «мопсами». МОПШКа — это Московская опытно-показательная школа-коммуна Наркомпроса. Она была создана как общежитие для комсомольцев, вернувшихся с фронта, ребят 15 — 16 лет, красных бойцов и командиров. Полуграмотных, понимаете ли... У них интернат был. Жили, начинали учиться с азов. В МОПШКе были прекрасные преподаватели. Физику нам читал Перышкин, математику — Березовская, тоже автор учебника. Лучшие из лучших... Директором был Пестрак. Его расстреляли в тридцать седьмом. Великолепный, крупнейший педагог своего времени.

Это была школа с большим, если так можно сказать, общественным уклоном. Вся наша жизнь была пронизана комсомольским духом. Поскольку в МОПШКе был очень сильный педагогический состав, туда потянулись дети из Кремля, много детей наркомов. Но мы не всех принимали в комсомол. Было, безусловно, и пуританство своего рода. Это неизбежно. Но хорошие черты превалировали: врать нельзя было, говорить можно было только правду независимо от того, в чьих это интересах. Самым оскорбительным словом было слово «карьерист». «Он — карьерист!» Такой человек подвергался обструкции...

— Скажите, а за какой отрезок времени произошла перемена в нравственном климате страны?

— Я считаю, что с конца двадцатых годов. Началась она с укрепления Сталина, его аппарата, его единомыслия... Ведь нэп — это не только частное предпринимательство. Ленин намечал нэп как широкую, большую политику построения социализма экономическими средствами. А Сталин считал, что он может построить социализм административными средствами, средствами силовыми. Для этого он создал бюрократическую машину, которая под его руководством осуществляла реконструкцию страны. Это помножилось на его тщеславие, подозрительность, культ личности, беззаконие. Ленин всеми силами стремился к тому, чтобы Сталин не был у руководства. Проживи Ленин еще полгода, и все пошло бы по-другому. Он сумел бы отстранить Сталина от руководства партийным аппаратом, история пошла бы по ленинскому пути...

— Каковы, по вашему мнению, результаты такой политики? Живы ли отголоски «культа» в нашем общественном сознании?

— Результатом всего этого явилось однобокое развитие экономики, диспропорции, которые мы ощущаем до сих пор, миллионные жертвы. И самое страшное — изменение психологической атмосферы общества, сознания людей, которые стали жить в страхе, за них решал и думал один человек. Сами они решать не имели права. Ведь любое мероприятие в то время было «по инициативе товарища Сталина». Что ни возьми! Рукавицы сшить — и то: «по инициативе товарища Сталина».

Сейчас, на новом витке научно-технического прогресса, когда каждый на своем месте должен быстро решать, не ожидая приказа «сверху», когда так необходима нам самостоятельность мысли, смелость поступка, эта страшная психология, порожденная культом личности, тормозит развитие нашего общества. Мы должны изменить психологическую атмосферу в стране. Поэтому мы начали с культуры, с литературы, с кинематографа, со средств массовой информации. Они создают духовную жизнь в стране. А экономические результаты придут — они не заставят ждать.

— Анатолий Наумович, в обществе всегда были и есть думающие, честные люди. Как могли они смириться с происходящим, как допустили...

— А что может противопоставить человек лавине массовой дезинформации? К тому же с конца тридцатых годов Сталин стал применять репрессии. Начался страх. Всё, люди уже молчали! Это очень быстро пошло. Но что интересно, когда началась война, то перед лицом смерти, перед лицом опасности люди опять стали другими. Да, освободились от гнета, от этого доносительства, подозрительности, недоверия: война вернула людям настоящие человеческие качества, они же не были задушены. Ничего человеческого задушить нельзя. Имейте это в виду. Никогда.

— Грустные вещи вы говорите... А есть ли у вас читательские отклики на роман «Дети Арбата»? Какова реакция старшего поколения и как его встретила молодежь?

— Я приведу вам два письма. По-моему, интересных... Вот первое: «Известно, что В. И. Ленин сетовал на инертность и на малограмотность мужика, с которым надо было строить социализм. Считаете ли вы, что у руководства партии, страны в 30-е годы не было трудностей в решении проблем социалистического строительства в смысле подготовки человеческого фактора?.. Были ли жертвы без причин?» Вот. И подпись: «Кандидат исторических наук, доцент, автор книги и глав в «Истории КПСС», в «Истории второй мировой войны», автор нескольких десятков статей, журналист и т. д. Вот вам ученый, который считает, что мужик был у нас такой темный, что его нужно было уничтожать миллионами для его же пользы! И этот человек пишет «Историю КПСС», исторические труды, понимаете ли, на которых должна воспитываться молодежь. Как может нормальный человек сказать:

«Разве можно без жертв?» Так ты сам иди на лесоповал, сам!..

И другое письмо, рабочего-электрика: «Уважаемая редакция! Вот уже пять дней прошло со времени прочтения начала романа «Дети Арбата». Я не могу объяснить свое состояние. Это невыразимо. Это торжество ленинских идей. Еще год назад я не мог представить себе, что мы можем надеяться на такие вещи...» Длинное письмо, прекрасное письмо. Все понимает...

Вот реакция кандидата исторических наук, нелюдя, который смеет говорить о необходимости жертв, и вот реакция молодого человека.

— Анатолий Наумович, хочу задать вам один вопрос, чтобы закончить сталинскую тему. Хочу вам задать этот вопрос потому, что многие просили его задать. Ваше отношение к фильму «Покаяние»?

— Положительное, как ко всякому прогрессивному явлению в искусстве... Хорошо сделан, квалифицированно... Другое дело, что по манере моего письма мне чужда аллегория. Я пишу просто. Писать сложно очень легко...

— Наверное, сложно и то, и другое, если писать по-настоящему.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.