Когда все это началось? Может, года четыре назад? Молодая чета Гулевичей знакомилась с поселком. Прошлись по центру с «городскими» многоэтажками и магазинами, по мосточку над спящей пока северной речкой, поднялись на горку... Рая забеспокоилась: «Дети, наверное, уже проснулись...» Володя охотно согласился: «Пора домой». И невольно улыбнулся, выговаривая эти слова: непривычно, что у них теперь есть свой дом. Есть, да еще какой: с палисадником и застекленной верандой, с теплыми сенями, из которых ведет узкая лесенка на второй этаж. Там, решили они, будут спальни. А внизу — зал и большая кухня. Конечно, надо и дров наколоть, и воды натаскать, особенно когда купать малышей, но разве ему, мужику, это проблема? Купать детей он больше всего любил. И у него они никогда не хныкали. Дети — копия Раи: беловолосые и синеглазые.

Рая... Ну как бы его судьба сложилась без Раи? И ведь поняла его прошлое, которое и рад бы забыть, да другие люди не дадут. Разве уйдешь от своего прошлого? Да, сидел. Рубль тридцать четыре копейки — эту сумму он без содрогания теперь слышать не может. Ровно столько он, сам еще сопляк, отнял у такого же сопляка на танцах. И отнимать-то не хотел. Сначала попросил — взаймы. Мальчишка ответил, что денег нет. А ему показалось, что жадничает. На какой такой дурной «принцип» он тогда пошел в пьяном угаре, что хотел доказать, отбирая деньги? Прокурор классифицировал поступок как грабеж. И трубил Вовка за свою дурь на известняковом карьере.

Пить зарекся. А потом в его жизни появилась Рая. И дети... И вот эта удача: увидев объявление в газете, он в общем-то без всякой надежды написал на Вяртсильскйй металлургический завод и получил ответ: приезжайте, рабочие нужны, временным жильем обеспечим, а года через три дадим благоустроенную квартиру. И вот оно, их первое жилье!

Скоро Гулевичи узнали, что приезжих, таких, как они, в карельском поселке Вяртсиля много. Свои, местные, плюнув и на жилье, и на завод, из поселка уезжают. («Поработаешь тут — поймешь», — объяснили Володе.) Но рабочие места не пустуют: привлеченные жильем, едут со всей страны согласные на любую работу молодые семьи.

Если вблизи смотреть на завод, то может показаться, что его вместе со старыми кирпичными стенами, трубами и тем, что внутри — станками, складами, лестницами, автокарами и машинами, — долго жевало какое-то прожорливое чудище да, так и не сумев проглотить, выплюнуло обратно. А он — как ни в чем не бывало — стучит и гремит себе под протекающими крышами, тянет проволоку из катанки и делает гвозди. Вот и вся его продукция.

Володю поставили волочильщиком проволоки. Работа пыльная и требующая физической силы. Волочильный стан похож чем-то на большую швейную машину. Но бухту катанки (килограммов двести — триста или больше) заправить, пропустить через все нужные зазоры стана — не нитку вдеть. И бежит, вытягивается проволока до нужного диаметра, мотается на большую «шпулю» — грейфер.

Рая, по профессии крановщица, пошла работать в соседний цех. Жизнь налаживалась. Володя уже знал по именам не только тех, с кем работал в одной смене, но и тех, кто в смежных. И даже братьев Федоровых научился различать. Похожи братья удивительно. Старший, Николай, отец троих детей; младший, Саша, живет у брата. На партийных собраниях от этих молодых коммунистов всем доставалось: и за несвоевременную поставку металла, и за поломки оборудования, и за вынужденные простои, и за плохие условия труда. Федоровых выслушивали, резолюции принимали.

— А толку, толку что? — кричали потом в раздевалке братья. — Изменилось что, улучшилось? Только языки почесали!

Эти Федоровы и подошли как-то к Володе.

— На рыбалку едем с нами?

— Если пьянка — я пас!

— Да ты что? Рыбалка, понимаешь? Ты ведь на наших озерах еще не бывал?

На рыбалку, на «мальчишник», принято было выезжать всей сменой. К новичку присматривались с интересом. Замечали: в суждениях тверд и резок порой, не приемлет никакую ложь, несправедливость. Силой крепкой и надежной веяло от этого парня, силой, которая от рождения не дается, а приобретается жизненным опытом, порой горьким, и огромной внутренней работой души.

— А ты парень ничего, — сказал кто-то. — У нас в поселке говорят: кто не делал ошибок — не был молодым. Что было — забудь. Теперь дальше жить надо!

Однажды Володя услышал: человеку для счастья надо иметь в жизни четыре опоры — семью, работу, здоровье и хороших друзей. Даже без одной из этих опор человек — что стул колченогий. Володя сидел у костра с друзьями. Он был молод и здоров. Дома ждали Рая и малыши. Была и работа...

Есть люди, умеющие ловить попутный ветер в чуткие паруса карьеры. Леня Фесин сначала работал простым волочильщиком. Был он щупл и невысок, и порой, увидев на стене «молнию» с текстом: «Позор лодырю Фесину», обиженно мигал глазами и приставал ко всем проходящим: «Какая норма может быть, если катанка идет никудышная?» — «Но, Леня, у других-то норма есть». — «А стан? У меня же не стан, а развалина!»

Обращались с ним покровительственно и снисходительно: ну, не дал бог парню силы в руках, не по плечу тяжелая работа. Лишь посмеивались, когда вытаскивали прикимарившего в ночную смену Леню из дальнего закута: «Отдохнул?» И только когда, не желая прерывать традиционную послеобеденную партию в шашки, хватал он за полу уходившего: «В передовики рвешься, что ли? Давай доиграем!» — возмущались: «Лентяй ты все-таки, Фесин!»

И как-то никто не обратил внимания, как поступил Леня заочно в сельхозтехникум, как стал приносить в цех передовицы, вырезанные из газет. Читал их Леня вслух с таким видом, словно сам написал, через душу пропустил. И его заметили: поставили на несколько дней заменить больного мастера. Первое, что сделал Леня в качестве «и. о.», — выбросил в окно шашки.

— Что на тебя нашло, Леня? — растерялись товарищи. И остолбенели, услышав: «Я вам не Леня, а Леонид Васильевич. Марш работать, бездельники!»

Через неделю на работу вышел настоящий мастер, и опять первое, что сделал Фесин в старом своем качестве, отыскал и принес в цех шашки...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.