- Смысл? - повторил он, как бы смешавшись. - Что ж, даже благомыслящие, даже не худшие из наших коллег небрежны к тому, что нас непосредственно окружает. Что труднодоступно и далеко от нас, изучено лучше, чем то, что у нас под рукой. - Он помолчал, потом удивленно посмотрел на меня, все еще чего - то от него ждущего. - Вот, - сказал он, и нотки сожаления мелькнули в его густом, доброжелательном голосе. - Вот, пожалуй, и все, что я могу тебе сказать.

- Ничего, ничего, - сказал я, и получилось, что я успокаиваю профессора.

Мы вышли из институтского двора и направились вниз по улице, а навстречу нам из - за реки, из котловины, где раскинуты были домики слободы, двигалась напористая, веселая толпа. Слобожане спешили на представление заезжего цирка.

Кормщиков говорил со мной тоном собеседника, но я понимал, что не мне он говорит, не для меня, просто один он не решился бы разговаривать вслух.

Сперва мне стало обидно, но потом я тоже стал думать о своем, лишь частично улавливая смысл его речей.

- ... Попробуй докажи, что нарушение обмена веществ у коров произошло не только от кормления соломой. Конечно, солома есть солома, в ней мало белка, фосфора, каротина... Да ведь я и не утверждал, что солома равнозначна сену! Но когда не было ни сена, ни силоса, ведь выручала многострадальная кальцинированная солома! И почему имя Кормщикова связывают только с соломой? Кафедра кормления - это не только известкованная солома...

Однажды я подумал о себе в третьем лице: «По вечерам он имел обыкновение прогуливаться с профессором Кормщиковым». А разве было не так? Разве не меня, безвестного мальчишку, удостаивал своего общества знаменитый профессор?

Раз мы прогуливаемся с ним, значит, у нас есть о чем говорить. Раз есть о чем говорить, не свидетельствует ли это о наличии общих дел, тайн?

Итак, я ходил с Александром Андреевичем, горделиво вздернув голову, слегка кивая ему в ответ на его не совсем мне понятные рассуждения. Жаль только, что курить в открытую я не решался; впрочем, это не имело особого значения. Я чувствовал на себе почтительные, но, пожалуй, слишком пристальные взгляды горожан и наполнялся еще большей гордостью. Мне, конечно, приятно было, когда я встретил двух своих однокашников и легким кивком головы приветствовал их. Сашка - таксист однажды проехал очень близко от нас, замедлил ход своей машины, высунулся из кабины и, наверное, от растерянности поздоровался со мной.

Но мне хотелось, чтобы меня увидела золотоволосая девочка.

Я прошел бы мимо нее спокойной, свободной поступью и сделал бы вид, что ничто меня не волнует в эти минуты вдохновенной беседы с профессором. Однако свое небезразличие к ней можно было бы показать почтительным, но полным достоинства поклоном. И сколько ни ходили мы по улицам городка, золотоволосая девочка не попадалась нам!

Зато мы встретили Татьяну Яковлевну.

Почему, почему я не бросился к ней? Как, помню, бежал сообщить ей о том, что я сочинил былину о Емельяне Пугачеве? Почему раньше я не подумал о Татьяне Яковлевне, почему забыл прочно о ее существовании?

Но что это, почему я в ту минуту не подошел к ней? Я, кажется, только кивнул... боже мой, не тем ли кивком, предназначенным для однокашников или хотя бы даже для золотоволосой девочки?

Она глянула в мою сторону, но уже в следующий миг опустила голову и прошла слишком медленным, непривычным для нее шагом.

- Я видел Татьяну Яковлевну, - сказал я хриплым и, кажется, вызывающим голосом.

Кормщиков ответил не сразу, но, когда он отозвался, голос его показался мне таким равнодушным, таким черствым, - я никогда бы не подумал, что у него может быть такой голос.

- Да?

Потом он долго молчал, пока мы шли к его дому, только у ворот он оживился какой - то неясной для меня живостью и спросил вдруг:

- Ты хочешь велосипед?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.