Кросс жизни, правильный в целом и не замечающий мелочей в частностях, торопил меня. Все будет так, как должно быть, даже если будет иначе. А в данном случае было иначе. Может быть, именно сейчас и надо было остаться. Может быть, сейчас я был действительно нужен этому маленькому сейсмологу, который читал мои книги, не выбрасывал их, а потому имел на меня право. Может быть, московское суесловие, настоянное на действительных неудачах, было крепче водки и должно было быть распито с нечаянным собеседником. И тогда легче вспоминались бы глаза, от которых и более крепкие мужчины уходят на край света...

Я думал об этом, когда ехал по ночной бадахшанской дороге и когда возвращаться было уже поздно. В черной ночи существовало только то, что выхватывалось фарами. Я поступил неправильно. И ты не делай так, читатель. Ибо единственно ценное сокровище, которое подбрасывает нам в пути своенравная судьба, - это радушие и привязанность...

И еще я вспомнил шутку, походя отпущенную ванчским скоморохом:

- Дик и немощен тот, кто не оставляет в своем сердце места для беседы...

Утром я поднимался к источнику, о котором слышал в Рушане.

Насыр Хосров, поэт, мыслитель и странник, пришел в эту землю издалека и оставался в ней многие годы.

В нынешнем Поршневе он разложил свой костер, о котором рассказывал агроном Шамбе. Теперь источник, или, как его называют, чашма На-сыра Хосрова, обрамлен цементным парапетом, и в этом обрамлении чувствуется извечная восточная тяга сохранить прохладу, уберечь воду, ибо созерцание водной глади приносит душевное успокоение.

В этом краю, как и в прочих, господствовал ислам, но это был ислам облегченный, с примесью своеобразного протестантства. Женщины всегда были здесь свободны, а мужчины трудолюбивы. Знающие люди говорят, что Насыр принес с собою не только песни и мудрость высоких мыслей. Он научил многих обрабатывать землю и пользоваться дарами природы. Одни говорят, будто он был святым, у которого были какие-то счеты с самым пророком Мухаммедом, другие говорят, что он был поэтом, и поэтому ему приписывают способность творить чудеса. Но Мухаммед покинул этот мир задолго до Насыра. Обрел ли он покой в садах аллаха, не знает никто, и едва ли поэт мог иметь к нему какие-нибудь особенные претензии.

Насыр был поэтом, чей посох обладал способностью вызывать из камня воду, и вода эта была чистой и не замутилась за тысячу лет. Но разве другие великие поэты не обладали той же способностью?

Чашма плещется в цементном водоеме, а над нею склонились чинары, будто бы выросшие из тех самых легендарных головешек. Чинары тоже обложены цементом, а на цементе стоит пиала для того, чтобы путник мог утолить жажду, проходя мимо чашмы. И пиала считается той самой, из которой пил Насыр Хосров.

Пусть считается, читатель! Может быть, педантичные археологи точно знают, сколько ей лет и соответствует ли ее возраст легенде. Но Хосров жил. Об этом свидетельствуют его прекрасные книги. Он учил видеть мир увлекательным, поучительным и прекрасным. Дерево обложено рогами архаров и кииков, потому что у поэта всегда есть жрецы. Оно обложено камнями, испещренными вязью стихов, потому что лучше всего сохраняют память о поэзии стихи. И женщины черпают воду из чашмы для своих домашних нужд, потому что жизнь продолжается и не остановится никогда.

А перед чашмою - широкий простор долины, необозримые горы, вечный покой природы, которая почему-то в этом месте решила оставить свою озабоченность и отдохнуть.

Теплый зимою и холодный летом родник, поэтический ключ, неумолимо журчит из-под камней. Мысли о бытии, строки стихов рождают этот ключ и призывают утолить жажду и набрать влаги про запас.

Женщины несли воду, поставив сосуд на голову и еле заметно балансируя рунами. Впрочем, после первых шагов они шли уже легко и непринужденно.

Надо было ехать в Хорог, в высокую столицу Памира, где можно было подвести итоги первых шагов по этой земле и выяснить, соответствует ли действительности известная поговорка: «Кто в Хороге не бывал - тот Памира не видал...»

Худощавые долговязые тополя Хорога начались сразу за Поршневом, расположенным совсем неподалеку. На камнях вдоль дороги практиковались молодые козлята, готовясь к высокогорной жизни. На табличке справа сиял лозунг «Рохи са-фед» - «Счастливого пути». Это - пожелание Поршнева. И через несколько километров Хорог приветствовал новой табличкой: «Хоуш омадел» - «Добро пожаловать».

Эти таблички - непременная принадлежность памирских дорог. Если в асфальтовых краях подобные афоризмы были вызваны обыкновенной автодорожной учтивостью, то здесь они диктовались практическими обстоятельствами: надо иметь каменное сердце, чтобы не пожелать счастливого пути тому, кто отправляется по этим дорогам. Это похоже на немецкое шахтерское приветствие «Глюкауф» - «Счастливо наверх».

Итак, хорогские тополя наконец вытянулись в аллею, асфальтированную, мощеную, со столичными признаками и непременными орудовскими знаками: запрещающими подавать звуковые сигналы, обгонять, превышать скорость, устраивать стоянки и вообще проявлять шоферское вольнолюбие.

Зеленый, несколько чопорный Хорог изживал последние патриархальные следы, пестрел европейскими нарядами, среди которых не так уж часто попадались пестрые платьица с шароварами. Да и платьица эти носили на себе несомненный отпечаток модного журнала, были значительно смелее, чем предусматривала традиция, отчего шаровары казались гораздо независимее, чем в Ванче или Рушане.

Что касается воинов, они носили суетные пиджаки с разрезами, избегая тюбетеек и подставляя открытые головы открытому небу.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.