– А помните, Константин Александрович!
– А помните...
Мне не забудется первая встреча в этом же кабинете, когда Константин Александрович читал главы из «Костра». Читал артистично, проникновенно. И что меня тогда поразило: с волнением ждал отклика слушателей. Литература – «это – мир, который я люблю, это – дом, в который я спешу...». Как вдохновенно и точно, Константин Александрович, вы сказали о своей любви к литературе!
Он бесконечно ценит слово. Устный рассказ Федина живописен и ярок, композиция неожиданна, слушать Константина Александровича – наслаждение. И сейчас, в эту нашу июньскую встречу, хотя речь его замедленна, минутами напряженна (он как бы опробует каждое слово), язык его, как всегда, не будничен. А если посмотреть рукопись Константина Александровича, написанную от руки (на столе нет машинки, он пишет только от руки), поразишься бесчисленной правке, вычеркиваниям, вставкам. Мне нравится, что он пишет, а не выстукивает на машинке. Мне кажется, истинно художественное произведение должно писаться рукой: каждая фраза взвешивается, правится, шлифуется, как это делал Федин.
Но уж если произведение опубликовано, менять нельзя, пусть остается таким, каким появилось в печати впервые, – мнение и твердое правило Константина Александровича.
– Ну, скажите, пишется ли вам? – спрашивает Константин Александрович, когда мы повспоминали и Волгу и родной его город Саратов.
– Счастливые были деньки, – грустновато улыбается Константин Александрович. – Так как же вам пишется?
– Не пишется.
– Понимаю.
Он действительно понимает. И сочувствует. Ему дан дар сочувствия и неугасающего интереса к людям. Он вовсе не относится ко всем людям одинаково. Одинаковое отношение означало бы равнодушие. Константин Александрович великолепно распознает людей и любит или не любит. В положительных оценках он щедр, в отрицательных сдержан. Знаю случаи, когда Федин давал резкий отпор развязности, пошлости. А за глаза судить не любит. Скорее промолчит. Впрочем, молчание может быть осуждающим.
– Вызываю вас на соревнование, – совершенно серьезно вдруг говорит он.
– То есть, Константин Александрович?
– Вот, видите? – Он берет лежащий в сторонке, но под рукой небольшой альбом, переплетенный мягкой темной кожей. – Этот альбом – подарок Владимира Германовича Лидина. Взгляните, его подпись. Давний подарок, вот теперь пригодился. А чудесный человек Лидии! – ласково улыбается Константин Александрович. – И писатель тонкий, лиричный... задумчивый.
Так что же вы не спросите, на какое соревнование я вас вызываю?
– Я спросила, Константин Александрович.
– Начнем писать. Ну, хотя бы в половину рабочего дня. Хвороба меня одолевает, а я наперекор. И вы своей беде наперекор... Давно во мне живет идея, – продолжает Федин, – написать переделкинские воспоминания. Здесь что ни дача – судьба. Едва не вся советская литература здесь. Характеры, таланты, книги, события! Стоят перед глазами картины. Очень хочется написать...
Он замолчал. Как-то сразу осунулось и побледнело лицо. Запали глаза. Он болен, болен. Надо уходить...
– Нет, погодите, я еще не договорил. Так вот, лидинский альбом. Взгляните, я написал в нем первую фразу... Но не о переделкинцах. Переделкино пока отложим. Сейчас буду писать об Огареве. Почему? Наверное, потому пришла мысль, что в этом году столетие смерти. Я присутствовал на захоронении праха Огарева, когда его привезли из Англии. 90 лет пролежал в чужой земле и вернулся на Родину. Потрясающе торжественны были похороны, душа полна волнения, гордости. Поэт, философ, прозаик, публицист – какая широта, какое богатство талантов! Но, может быть, всего важней и прекрасней – Великий гражданин, наш Великий соотечественник.
Помните:
Я жажду знать, я подвигов хочу,
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.