Комната его в доме Волконского была заставлена, буквально загромождена различными музейными предметами и экспонатами. Ничего своего, кроме рукописи на письменном столе. Незаметным бережным жестом он погладил ее, отодвигая на край стола, оставляя место для посуды, которую доставал из ящика того же стола.
«Вот уж человек не быта, и до чего же хорош в неостывающем творческом подъеме и вдохновении!»
– Константин Александрович, разрешите, я похозяйничаю.
– Сударыня, вы гостья, садитесь, прошу. Чайку?
– С удовольствием.
– Ну и прекрасно.
Константин Александрович включил плитку, поставил чайник.
Говорили о литературе. Говорил собственно Федин. Я слушала.
Рассказчик и «воспоминатель» Константин Александрович изумительный!
В этот яснополянский вечер Федин, естественно преисполненный необыкновенно душевной, восторженной любви к Толстому, много говорил о нем. О гениальности толстовского «человековедения», человеческом испытании на грани жизни и смерти, неделимости формы и содержания в художественном произведении, что так дорого и свято было самому К. А. Федину, о простоте, что сложнее «сложности», о «неисчислимости» мыслей Толстого о писательском труде.
Во всем, что и как Федин говорил о Толстом, был он сам – его неистощимое поклонение и служение искусству.
Июнь 1977 года. Федин давно тяжело болен, не выходит из комнаты. А я все не соберусь его навестить. То в отъезде, то Константин Александрович не может принять.
Наконец какое-то предчувствие властно подсказывает: спеши!
Условились с домашними – первого июня, в пять.
Ровно в пять я поднимаюсь на второй этаж дачи по довольно крутой, в два пролета, лестнице.
Знакомый фединский кабинет. Внушительная книжная полка. За окном свежо зеленеет знакомо милый сад, на одной стене портрет девочки в розовом платье – внучка Варенька. На другой – фото изящной дамы в шляпе и блузке с высоким, наглухо застегнутым воротничком – дочь, Нина Константиновна, в роли Ольги из «Трех сестер» Чехова, когда Таганрогский театр праздновал свой молодой юбилей, созвав сыграть спектакль первый состав актеров.
– Константин Александрович!..
– А я и встать не могу вас приветствовать, совсем стал калекой, – говорит он, пряча под иронической улыбкой смущение. Он сидит в кресле за письменным, в строгом порядке, столом.
И сам Константин Александрович в строгом порядке. Только подняться с кресла не может, в остальном внешне все по-прежнему – тщательно выбритый, отутюженная сорочка, красивая домашняя куртка. Хорош, элегантен, приветлив. Трудно это ему сейчас дается, даже перебраться с постели в кресло трудно.
Мы сидим с Константином Александровичем и вспоминаем. Как-никак 20 лет!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.