Это было сказано столь твердо, что импресарио на миг смутился. Молодой композитор показал зубы, нет – клыки.
– Я, синьор Россини, повторил формулу вполне рутинную, знакомую всем композиторам.
– Итальянским, синьор, итальянским!
Герцог поправил галстук, словно ему стало душно, встал из-за стола, отошел к высокому окну, за которым лил нудный дождь.
– Синьор герцог, я разрешил вам взять меня в железный обруч, как берет бондарь дубовую бочку. Вы слышали и видели, как я соглашался со всеми вашими условиями. Но вот сейчас я желаю, чтобы была нарушена традиция: то есть либретто предложу я сам.
– Вы это уже продумали?
– В некотором роде – да.
– С кем же, если не секрет? С вашим либреттистом синьором Стербини?
– Нет, не с ним.
– А с кем же?
– С одним брадобреем.
– С кем? С кем?
– Брадобреем, который был нынче у меня в гостинице. Прекрасный знаток оперы. Кстати, ваш первый трубач.
– И что же он?
– Поразился, как и вы.
Герцог отпер шкаф, подделанный под книжный, и достал бутылку вина и два венецианских бокала. Молча поставил один перед композитором, другой – перед собою. Откупорил бутылку, налил багрово-красного вина.
– Это крестьянское, маэстро. Вам понравится. Я не люблю, когда меня огорошивают. Поэтому я хочу чуточку подкрепиться. Ваше здоровье!
Они выпили. Россини похвалил вино. Герцог снова налил.
– Теперь я слушаю вас. Какое же либретто вы предлагаете?
Было неприлично сидеть, когда старший стоит, и Россини поднялся.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
После выступлений «Смены»