Первотроп

И получилось, что у меня в крови, а точнее, по-современному, в генах, отложилась сложная роза наследственности. Отцовская городская страсть к малярному мастерству перемешалась с материнской крестьянской любовью к земле, умение обходиться подножным кормом ужилось с почтительным отношением к грамоте, общительность – с тягой к поиску нового, а следовательно, к перемене впечатлений.

У отца тяга к новому совпала с поиском лучшего места под солнцем, где бы наша многодетная семья была сыта, обута и одета. «Раз оторвались от своих гнезд, – рассуждал отец, – надо весь мир повидать. Рыбка ищет, где глубже, а человек, где рыбка...» И запомнилась мне еще с пеленок считалка вербованных:

Томск, Омск, Ачинск,

Москва, Чита, Челябинск...

В 1941 году отцу пришлось проделать этот маршрут без нас, в военном эшелоне. Вместе с однополчанами – дальневосточниками и сибиряками – он продолжил этот путь на запад от Сталинграда до Вены.

«Если после войны представится случай завербоваться на новые земли, – утешает он в письме нас, – завербуемся!»

Мать, окруженная тремя детьми, без энтузиазма встречала такие посулы.

– Вернись сначала жив-здоров, – бормотала она, хлюпая носом, – потом видно будет.

– Чего плакать-то, – обрывал я свою мать на правах старшего. – Ничего с ним не сделается, зря разведчиком не ставят!

Я не сомневался, что отец вернется жив и здоров да еще при орденах и медалях. Мы же помогали ему из тыла. Вся семья копала огород, сажала картошку, капусту, фасоль... Даже наша коза Катька понимала суровое время и терпеливо поедала пыльный чертополох, что рос возле колючих заборов.

Иногда, правда, нервы не выдерживали у пастуха, и мы вместе с Катькой сбегали на фронт. Убежать удавалось недалеко. Мать «вылечивала нервы» отцовским авторитетным ремнем, приговаривая:

– Знай свое место! Знай! Знай!..

Так мы приучались к дисциплине, скромности и не ронять слез. Но главное все же, что объединяет наше поколение с детства, – это причастность к тому единому, чем заняты все. В литературе такое называется гражданственностью. О термине «гражданственность» я узнал поздно, хотя с литературой подружился с шести лет. Литература явилась ко мне в первой сказке, рассказанной бабушкой Федорой Матвеевной. Сказка была про сестрицу Аленушку и братца Иванушку. До сих пор я помню, как плакал на теплой лежанке, переживая за сироток:

Аленушка, сестрица моя!

Выплынь, выплынь на бережок.

Костры горят высокие,

Котлы кипят чугунные,

Ножи точат булатные,

Хотят меня зарезати!

Мать не могла рассказывать – так выматывалась по хозяйству. А бабушка, поглаживая наши головенки негнущимися крестьянскими пальцами, затягивала то сказку, то песню, то красивую молитву, то причитание. И наши души млели от радостного сопричастия с бабушкиной поэзией. И еще Федора Матвеевна Котова умела лечить от сглазу, от рожи, от чирьев, знала, какую траву можно есть, а какую нельзя, умела определять погоду на завтра и ворожила красноармейкам про их мужей. И многому я научился у бабушки в детстве, да жаль – не всему, что она умела, добрая русская колдунья.