– Да не о том, Фе-е-ша! Мой Толик, например, весил пятьдесят килограмм...

– Ну и ну! – враз очнулся Олег. – Как же ты его на весы загнала? – Все опять засмеялись, а Олег стал разливать вино. Нина Сергеевна закрыла свою рюмку ладонями.

– Не тот розлив, что ли?

– Да ну тебя, остряк-самоучка! Я же вам хотела про Толика... Ну вот: как-то встречаю его в Елисеевском, а он: ты меня, Нинель, не преследуй! А я ему: почему, кто же нам запретил? Он глазки прищурил и даже как будто подрос. Потом положил мне ладонь на плечо – ты, мол, Нинка, давно в зеркало не смотрелась? А что такое?! Сама дрожу. А то, говорит, все то, золотая моя и бронзовая, что в тебе теперь – пять пудов, а я рядом с тобой – просто сухарик... Да-а, голуби мои, так и сказал. А мне стало весело, будто сто рублей потеряла. Но ничего, себя в руки взяла и так прямо и отвечаю: нет, говорю, Толик, ты словами-то не кидайся, я ведь прямо завтра худеть начну, – и сама так глазами ему играю, перебираю. А он – мужчина, конечно, – ну и повеселел сразу, отмяк. А потом и букетик купил в метро и за ладошечку подержался. Они, москвичи, дело знают... Вот так ваша Нинель и попала в историю. Была девка ничего, и вдруг все платья в обтяг...

– Со мной тоже бывало! – оживилась весело именинница. – Как-то за полгода угораздило набрать семь килограмм...

– Да вы дайте ей досказать! – заступилась Феша за Нину Сергеевну. – Я сижу и прямо заслушалась. И вот думаю, примеряются – мне бы хоть на чутельку пополнеть. А все ем, ем, и куда-то проваливается. Что, говорят, до бани было, то и после бани. Но все ж, товарищи, я б желала. Да с моим сердцем кого... в войну еще себя погубила. Мужики на фронте, а мы по сено и по дрова...

– Ты сама, Феша, перебиваешь, – нахмурилась именинница, и на щеках у нее проступили сильные ямочки. До них почему-то хотелось дотронуться, поцеловать. Я даже покраснел от своей тайной решимости, но мое внимание опять отвлекли.

– Но вот просили, умоляли про Толика, а сами с Фешей на фронт пошли.

– Раньше парни девок-то выбирали, а теперь все перепуталось.

– О-ох, Феша, ты меня уморишь. Раньше были времена, а теперь – моменты. Так что ты помолчи.

– Молчу, молчу, девушка. Я чё – могу помолчать, – сказала Феша испуганным голосом и запахнула на себе теплую кофточку.

– Вот тебе и чё – почё... – передразнила ее Нина Сергеевна. – А от меня Толик-то тогда стал уклоняться. Фу, черт! Не тот пошел табачок. Когда я училась в Москве, то на «БТ» налегала. Куда-то делись сейчас – не знаю.

Все зашумели, стали высказывать разные мнения о качестве сигарет, и тут робко, под этот шум поднялся директор, виноватый, с бледным лицом, – сейчас это стоял уже не князь, а слуга.

– Нина Сергеевна, умоляю, позвольте откланяться? И вы позвольте... – Он печально посмотрел вдоль стола. – У меня гости дома, четыре года не виделись...

– Ничего, перебьется племянничек. Сегодня – наш день. Сегодня – я за директора!

– Нина Сергеевна! Адик мне не простит.

Но она уже точно его не слышала, она уже доставала тюбик помады из сумочки. И вот на глазах у всех, не таясь, не стесняясь, она подвела губы жирной, толстой чертой. Потом облизнула их язычком и зажмурилась, – и все это вышло ловко, доверчиво, как будто она кошка какая-то или даже лиса.

– Отпустите меня, Нина Сергеевна! – Директор хотел улыбнуться, хотел сказать что-то приятное, но, наверно, уже не мог, не хватало терпения. В его черных миндальных глазках что-то тлело, уже и плавилось – это ходила обида и заставляла страдать. Он налил себе в рюмку вина и быстро выпил, не думая, и лицо его совсем побледнело, а на лбу выступил пот. Мне стало жаль его, но мои мысли остановила Нина Сергеевна:

– Ну вот что, голуби, доскажу вам про Толика. Я уж говорила, что у него началось отклонение....

– Ой, Нинка! Такой фильм есть у болгар. Отклонение – да! – Именинница загадочно улыбнулась и перевела глаза на портреты.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.