Минувшим летом, когда Герман Александрович сидел на гауптвахте, а потом в остроге, они совершили экспедицию. Не долгую, однако и небезопасную. Ее предложил Бельцов. К полковнику присоединились Ровинский, только что избранный членом Географического общества, и геолог Чекановский. Для съемок взяли топографа, для хозяйственных работ – двух казаков. И вшестером двинулись вниз по Ангаре.

Затем путешественники представили полевые материалы своим коллегам. Отчет Ровинского в июле опубликовали «Известия» Сибирского отдела Географического общества: завидный пример оперативности, редко свойственной редакциям и типографиям. В том же томе «Известий» усердный Ровинский рецензировал «Очерк экономической статистики Иркутской губернии», автор которого, заметьте это, отвел полтора десятка страниц описанию ангарских порогов, получивших у сибиряков выразительное прозвище душевредных.

Теперь, год спустя, Лопатин, встречаясь у Щапова с Бельцовым, получил подробные консультации и литературу. Притом не только от полковника Бельцова и кандидата университета Ровинского: с весны библиотекарем общества, а вместе с тем хранителем музея и писарем служил недавний солдат линейного батальона, изящный и рыцарственный Иван Черский, большой друг Чекановского и большой недруг дувингов-думанских.

Настал день, когда Лопатин, что называется, соединил теорию с практикой: в августе он ринулся вниз по бешеной Ангаре. В прошлом, году шестеро на веслах и под парусом одолели, так сказать, легально, пятьсот сорок верст. Теперь один в своей лодке-душегубке намеревался нелегально одолеть всю Ангару, все пороги.

Бывалые лоцманы, начиная плавание, оглашали иркутскую набережную молитвенным распевом: «Слу-у-ша-а-ай, бра-а-тья, го-о-осподи Иисусе-е-е Христе-е-е, сыне-е-е бо-о-ожий, помилуй на-а-ас...» Потом, минуя острова, дробящие реку, возвещали накрик: «Проноси-и-ит!»

Лопатин безмолвно отчалил в нелюдном месте и сразу почувствовал тугую неукротимость течения. Первые дни еще встречались деревни и заимки, паузки, тянувшиеся вверх конной тягой, но все это отодвигалось, уходило, оставалось за кормой, и вот уж открылось то, что описывал Чекановский, живший несколько лет назад в приангарской землянке: «На темном мрачном фоне хвойных лесов и черных голых стен утесов выделяется только темно-синяя мощная река, более величественная, более суровая, более жуткая и более дикая, чем все окружающее».

Верткая лодка уносила Германа Александровича от тюремного смрада, от гробовой ссылки в какой-нибудь, как он иронизировал много позже, «приполярный городишко «Людоморск», либо в живописный улус «Пропалую падь», центральный пункт «Замерзайковской волости». Он крепко надеялся на удачу. Помните: «Терпелив и вынослив, как русский крестьянин».

Сибиряки принимали его радушно, будь то на левобережье (это до Братска), будь то на правом берегу (это ниже Братска), в больших деревнях, что называется, «на славе», и в малых, в несколько десятков дворов. Догадывались мужики, кто перед ними (беглец иль бродяга – не велико отличие), но по обыкновению не спешили схватить и послать вестовщика к начальничку. Да и Герман Александрович легко сходился с людьми всякого рода – от знаменитых до «малых сих». Прав был добрый его товарищ Глеб Успенский: «Это вот какой человек, сегодня он великому Карлу Марксу объяснит, что у него должно полагаться в следующем томе «Капитала» (такой разговор действительно был. – Ю.Д.), а назавтра он у его степенства Федора Поликарповича главным приказчиком будет орудовать, и хозяин в ножки будет ему кланяться, прося продолжать коммерцию, а послезавтра наш Герман Александрович на улице знакомого адвоката встретит, под его именем в ближнем окружном суде уголовное дело выиграет».

Все дальше вниз по Ангаре уходил Лопатин. Иногда, причалив лодку, углублялся в чащобу, постреливал дичь из бердановской игольчатой винтовки и разводил костер. Нагретый воздух баюкал ветви; переменчиво, в зависимости от высоты пламени, то светлее, то темнее, блестели стволы деревьев. В тепле и сытости, однако, не засиживался, не залеживался. Как в песне поется: «Уж ты, воля, моя воля, воля дорогая...» И вновь громадная, берегов не видать, гонкая Ангара подхватывала верткую душегубку.

Вот уж заиграла под солнцем веселая рябь, признак мелей-наплывов. И верный признак близости настоящего, сокрушающего порога. Оставь весла, накрепко держи верех-руль, правь к весело играющей ряби – там начинается жерло, фарватер, ведущий через порог.

Перехватывает дыхание, холод под ложечкой, напруженные мышцы и враз отвердевшие скулы. Грозная, острая, рваная, предательская каменная гряда возвещает о себе сиплым трубным ревом. И небо над нею с овчинку. Видишь темную страшную полосу воды, будто затаившуюся в ожидании добычи. И вот уж мчишь, насквозь прохваченный раскаленной скоростью, оглушенный грохотом, мчишь как в туннеле. Поток клубится, клокочет, захлестывает, швыряет, бьет наотмашь... И вдруг, в неуследимое мгновение, широко распахиваются спокойные глубокие воды. А, черт, хорошо жить! И медленно растекается по всему телу сладкая истома.

Их было много, душевредных порогов. Похмельный и Пьяный, камни Падуна – Черный, Конь, Беляк, Язык, и длинный Шаманский порог и Сосун-камень с его дурной славой: приблизишься – и заберет, затянет, поглотит.

Последний, Стрелочный, находился всего лишь в семи верстах от слияния Ангары с Енисеем, где берега похожи на шхеры с бессчетными островами, а сосны такие, что глянь на вершины – шапка долой.

8. «Заслонить собственной грудью любимого генерала...»

Не на ангарском «душевредном» пороге, а на берегу речки Ушайки потерпел крушение Герман Александрович. Ангару одолел и Старо-Ачинский тракт – «хлебом кормили крестьянки меня, парни снабжали махоркой», – такой путь прошел, а в Томске опознали. Было отчего впасть в отчаяние. Он только волосами тряхнул: «Ну, что ж делать! Сорвалось!»

Томск – Иркутск: полторы тысячи верст; Томск – Иркутск: не измеришь расстояние от свободы до тюремного двора.

Одиссея Лопатина поразила иркутян, с колыбели наслышанных о дерзких побегах. О нем толковал весь город. Он был героем, будто сошедшим, как впоследствии говорил Короленко, со страниц приключенческих романов Густава Эмара или Ксавье де'Монтепена.

Поразился и Синельников, распорядившийся выпустить Лопатина после «транзита» Чернышевского. Поразили старого генерала отвага, огромность жизненных сил, что-то орлиное, богатырское, удалое.

И вот сенатор, высший начальник Восточной Сибири, кавалер, служивший трем императорам всей России, суровый и грозный Синельников, без адъютантов и штаб-офицеров, мановением руки прогнав смотрителя тюрьмы, приходит в камеру арестанта Лопатина. Приходит поговорить доверительно и серьезно. Тайная надежда мерцает в душе старика – приобщить молодого человека не к службе, а к служению. Почему бы и нет? Ведь он, Синельников, прижигает язву взяточничества, стремится облегчить участь каторжан, открывает школы, строит театр, ночей не спит, входит во все мелочи. Лопатин все это признает. Он даже симпатизирует генералу. Искренне, а не потому, что зависит от его угодности. И все же как не понять, что заплатами не починить изношенный кафтан, риторикой и судебными преследованиями не унять гангрену, как не понять, что частные меры бессильны перед общей несостоятельностью организма?

В феврале 1873 года Лопатин пишет старику откровеннейшее письмо. Поднимает забрало: «Я не ищу ни милости, ни даже снисхождения». Сбрасывает шлем: вот мое революционное прошлое, вот знакомство с «замечательнейшим писателем» Карлом Марксом, вот история побега (разумеется, пособники не названы), вот мое преклонение перед «великим публицистом и гражданином» Чернышевским, жгучее желание возвратить миру человека, которым, по словам Маркса, «должна была бы гордиться Россия». И сжигает мосты: «Клянусь, что тогда, как и теперь, я бы охотно и не медля ни минуты поменялся с ним местами, если бы только это было возможно и если бы я мог возвратить этою жертвою делу отечественного прогресса одного из его влиятельнейших деятелей: я бы сделал это, не колеблясь ни минуты и с такою же радостною готовностью, с какою рядовой солдат бросается вперед, чтобы заслонить собственной грудью любимого генерала».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.