– Ну?! – зло крикнула старуха.

– Зарубила бы, – уронила Наташа глухо, без голоса.

– То-то и оно... Вот и я... прости ты меня, господи!

И старуха вдруг всхлипнула по-девчоночьи, жалко и беспомощно, и стала вытирать глаза сухими, костлявыми пальцами. С Наташей что-то случилось, что-то внутри оборвалось, расплавилось, защипало, и этой влагой обдало все сердце. Как-то она никогда не думала о прежней жизни бабушки Акулины, а ведь эта жизнь-то человеческая была вон какой... жутко представить! И Наташа снова шагнула к старухе, опять упала на колени, схватила ее руки и уткнула лицо в ее жесткие ладони.

– Бабуся... Акулина Тарасовна, милая! – Высохшие ладони старухи пресно пахли запахом ее, Наташи, ребенка и немного речной мятой, которую она пила каждый день от сердца. – Да как яке, как нее? Ты прости меня...

И она стала целовать ее жесткие, негнущиеся пальцы.

– Вот, сердечушко мое, – не сильно, беспомощно вздохнула старая женщина. И повторила: – Убивица я, человека я, значит... Бог-то и наказывает меня за это всю жизнь, должно... Сынок он нашего помещика был, богатый человек. На Ярославщине... Военный.

– Расскажите, – снова потребовала Наташа, хотя видела, что говорить старухе тяжело.

– Давно, говорю, было. Давным-давно.

– Но вы же все помните! Такого нельзя забыть!

– Нельзя, – согласилась старуха. – Хотела б, да не забывается...

Она помолчала, вынула тихонько свои горячие ладони из Наташиных рук, опять погладила ее по голове.

– Шестнадцать-то годочков мне всего и было в ту

пору, семнадцатый шел, самый цвет, – начала старая Акулина. – Дворовые мы были у помещика, в деревне Косяковке жили. Там я и родилась в восемьсот семьдесят втором. Прошлый год мне уже семь десятков пробренчало. Долгонько что-то зажилась я...

Старуха судорожно глотнула воздуху. При свете электрической лампочки лицо ее было бледным, неживым, лишь темноватые глаза горели на этом неживом лице двумя яркими пятнами.

– Да, в самую пору я входила, парни заглядываться начали. Пощипывать начали, известное дело. Помещик-то у нас ничего, добрый был, гляди, говорит, Акулинка, без баловства, чтоб у меня, а я тебя за хорошего мужика замуж выдам. Я, грит, об тебе позабочусь, поскольку отец с маткой твои после воли у меня остались и служат исправно... А мои родители и правда у него так и остались, когда воля вышла. Ну, ты знаешь про ярмо-то крепостное?

– Да, да, – кивнула Наташа.

– До меня оно еще было, а при мне что ж? То же самое... Родители мои куда могли пойти, чем жить? Так и остались у него. Вот за это, значит, он и говорил... А было у него два сына – Викентий да Евгений. Военные. Они служили где-то там в самой Москве, а на лето часто к нам приезжали... Евгений был постарше на год, с усиками. Как ножи были те усы, я думала губы... лицо все он мне ими покромсает.

Акулина Тарасовна дотронулась пальцами до сморщенных, бесцветных щек, будто проверяя, не осталось ли до сих пор шрамов от тех усов.

– Значит, это Евгений вас...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.