– Чудная, право слово, – вымолвила старуха. – Какое тут добро может, в моем рассказе? Откедова возьмется?

– Не знаю. Только будет, я чувствую. Слабая и сухая грудь старухи тихонько шевельнулась.

– О-хо-хо, доченька... Все в моей жизни перебывало – и солнышко и слезоньки. Слез, должно, больше.,. И сейчас вот живу как неприкаянная. Ты вот попалась мне, объявилась как-то, согрела маленько.

– Да все же, все наоборот!

– Ну, это ведь с какого боку смотря... Человек от человека греется-то. Мужик мой все так говаривал. Хоро-оший он был... якорь бы ему за печенку! – Рука ее, поглаживающая голову Наташи, дрогнула. – Тьфу ты! Отчего мы злые-то такие? Нехорошо, грех.

Старуха помолчала, глядя куда-то в одну точку. Взгляд ее был грустноватый, но не тоскливый, руку она все держала на Наташиной голове. Потом убрала.

– Да, верно, слез больше, – неожиданно как-то раздался снова ее голос, скрипучий, изношенный. – А глянешь вглубь-то прожитого, в годы-то дремучие, быльем все густо заросшие – не-ет, видится, солнышка тож в достатке было, светило оно и обогревало славно... Отчего ж оно так, Наташенька?

– Не знаю. Я как-то... пока не ощущала такого.

– Ну, да ты молоденькая еще... – И продолжала какую-то свою мысль. – Оттого, я думаю, что с жизнью-то расставаться тоскливо. Глядишься в нее и выискиваешь в первую очередь то... ну вот то, для чего родился. Зря или не зря, думаешь? Не-ет, вон и

радовалась миру божьему и посмеивалась. И любовь была человечья. Да, была...

И тут вдруг ее взгляд потух, она опустила голову. Но потух на мгновение всего, потому что когда она подняла глаза – они были прежними, чуть грустноватыми и раздумчивыми.

– Ты, знаешь, доченька, я ведь каторжная... – произнесла она ровно и тихо, только зрачки при этом чуть шевельнулись.

Наташа почувствовала, как дрогнули веки – будто свет мигнул в комнате. А может, и в самом деле это мигнула электрическая лампочка.

– Как же?!

– Так... На каторге маялась больше десяти годочков. – И старуха рассмеялась неприятным, скрипучим смехом. – Да ты не бойся, давнее дело...

– За что же? – спросила Наташа деревянно и встала.

– За убийство.

Наташа стояла оглушенная. «Вот так... добрая бабушка Акулина! А она живет тут с ней...»

– А ты б разве в ту ночь-то... когда у Огородниковой Маныпи в дому этот, Зубов-то Петенька, тебя обсильничал бы, а? Взял бы да распнул... Как бы ты – не зарубила его? Не заколола... чем-нибудь?

Наташа молчала.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.