– Илас, мальчик мой! Да наградит тебя бог долгой жизнью и радостью! – Гыцци плакала и смеялась.
Читать она не умела, но узнать курчавый почерк Бечыра ей было нетрудно.
– Прочти-ка письмо, Дзамбол!
Я пробежал глазами лист бумаги.
«Гыцци! Дзамбол! Пишу вам из Одессы. Спешу, очень спешу, гыцци, но обязан написать тебе и сообщить о своем здоровье. Гыцци, прости меня за все. Я не мог иначе. Я струсил, стал бояться твоего взгляда и появления маленького Иласа, который боялся аульчан так же, как и они его. И перестал расти от страха. Я не мог, гыцци, я сдался и ушел туда, где нет страха. На передовую меня пока не пускают, и я вынужден есть солдатскую порцию даром. Здесь почти как в тылу. Придет время, ответит Гитлер за все... Гыцци, прости меня за самовольство. Передайте Кудзи, что его фандыр здесь, в окопах, что вместе с ним воюют его хозяева – живые и неживые. Привет всем. Ваш Бечыр!»
...Коротка радость, горе тоже должно быть коротким. Открой ему дверь настежь – и оно искромсает и раздавит тебя. Чтобы утолить боль, надо лизать рану языком молча. Тогда от твоих стенаний не будет больно другим. Так меня учили Бечыр и дедушка Кудзи.
Вчера Илас принес в наш дом треугольную радость. Потом исчез. Жди его теперь целую вечность. А посещать нас он стал все реже и реже. Гыцци по ночам бредит, вспоминает то Бечыра, то Тотрадза, то Иласа. Чем я могу ей помочь?
Открыв скрипящую калитку, Илас крадучись пробирается в наш двор. Он стоит перед гыцци с поникшей головой, как будто виноват, что опоздал с письмом Бечыра. Я стою за спиной гыцци и вспоминаю слова брата: «Страшный человек почтальон Илас».
– Тетя Нанион, прости меня! Не утерпел... открыл письмо Бечыра, – сорвавшимся голосом произнес Илас.
– Илас, мальчик мой! – Гыцци плакала от радости и от жалости к Иласу. «Ранен в колено, – писал Бечыр, – не рана, а царапина. Меня больше задел упрек сержанта Скворцова, чем эта царапина. «Не лезь в глотку фашиста, это тебе не игра в чижика. Пуля достанет их и на расстоянии!» – сказал он мне в санчасти. Меня поучает, а сам идет на них, как таран. Посмотрели бы на него, как он бросается на эту сволочь! Он грызет их зубами. Я много раз смотрел на Скворцова и задавал себе вопрос: какое зло надо совершить, чтобы заслужить ненависть такого доброго человека? Как-то я спросил его об этом, но у него отнялся язык. Потом он поднял над головой сжатый кулак и процедил сквозь зубы: «Они мне должны!» Дочь и сынишка сержанта Скворцова попали под бомбу, отец не нашел и костей... «Под музыку твоего фандыра спляшу гопака перед рейхстагом», – шутит иногда Скворцов. Куда там, разве ему до танцев! Но я жду этого дня, мы идем к этому дню...»
Молчит гыцци, молчит весь аул, потому что Иласа что-то давно не видно. У гыцци нет больше терпения, и она сама идет разыскивать мальчика. Кажется, почтальон прячется и от нее и от всех.
По ту сторону каменной ограды стоит дедушка Кудзи. Смотрит из-под ладони на проселочную дорогу. Там ни души.
Из-за ограды я не вижу дороги, но легкий шорох шагов на пустой улице настораживает меня.
Зачем Илас пришел к дедушке Кудзи? Кудзи никого не ждал. И фандыр держит в руках... Я присел под оградой. Мальчик бросился к старику.
– Дедушка! Не могу я больше его прятать, но как показаться с этим... тете Нанион! Я не хочу! Я не буду... Хотя Бечыр сам наказывал мне придерживать горе при себе... Но эта война такая долгая...
Перепрыгнув через ограду, я выхватил из рук Иласа треугольное письмо.
– Крепись, малыш... Ты должен утешить гыцци! – шептал Кудзи, и его трясущиеся пальцы запрыгали на глянцевитом набалдашнике посоха.
Письмо было коротким:
«Много горя помог перенести нам этот фандыр, но на этот раз подвел и себя и своего хозяина. Оба смертельно ранены одной пулей. Сержант Скворцов».
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.