Разноплановый образ русской армии, созданный поэтом в эпоху освободительной войны, вместе с тем монолитен, а не мозаичен, и за ним как бы встает образ ополчившегося против Наполеона народа. Устами Жуковского говорит народ, говорит народное мнение. О том, какой долголетний резонанс имел «Певец во стане», свидетельствует сам поэт. В 1839 году он присутствовал на празднике Бородинской годовщины: «Вечер этого дня я провел в лагере. Там сказали мне, что накануне в армии многие повторяли моего «Певца во стане русских воинов», песню, современную Бородинской битве; признаюсь, это меня тронуло до глубины сердца...» Естественно, сегодня отдельные строфы волнуют нас другим и по-другому, чем прежде, но музыкальный строй, ритмы, своеобычный лад, чисто славянская гармония, внутренняя напряженность, содержание моральных, военных и исторических оценок, верность взгляда, наконец, народность и непреклонная, я бы сказал – смертная, то есть до самой смерти, приверженность к источнику сущего – к мирной земле, не только не утратили ныне поразительного магнетизма, но, наоборот, приобрели какую-то новую над нами впасть:
Прочь, низкое! прочь, злоба!
Дух бодрый на дороге бед,
До самой двери гроба;
В высокой доле – простота;
Нежадность – в наслажденье;
В союзе с ровным – правота:
В могуществе – смиренье.
Замечательно, что этический элемент, философски осознанный и выраженный лирическими средствами, раздвигает рамки задачи, которую первоначально ставил Жуковский. Особенности его человеческой натуры и здесь сыграли серьезную роль, придав эпическому полотну абсолютно неожиданный аспект. Жуковский требует от общества выполнения целого ряда условий, некоего кодекса, без которого достижение благодетельной цели немыслимо. Это качество «Певца во стане» до сих пор не исследовано должным образом, хотя именно оно отличает произведение, сообщая ему размах и широту. После публикации «Певца во стане»
Якушкина более рельефно высвечивают фигуру подзащитного Жуковскому декабриста. Они придерживались наиболее враждебной позиции по отношению к царствующей династии Романовых. «Меланхолический Якушкин, Казалось, молча обнажал Цареубийственный кинжал...» Лунин же после каторжных тюрем и Нерчинских рудников был заперт в Акатуй, ибо и на поселении не успокоился: написал книгу «Взгляд на тайное общество в России (1816 – 1826)». Между царем и Жуковским произошел по поводу Николая Тургенева неприятный разговор, но поэт не отступил и продолжал хлопоты, не скрывая постоянной заинтересованности в делах братьев Тургеневых.
И до Сенатской он слыл человеком отзывчивым, неугомонным ходатаем. Он раздражал чиновников разных рангов своими просьбами. Не выполнить неловко, пообещать – не отстанет, а выполнить страшно. Приведу любопытный и почти анекдотичный случай. В конце 1823 года Жуковский специально сделал перевод для актрисы Колосовой пьесы французского драматурга Скриба по желанию петербургского генерал-губернатора графа Милорадовича, которому хотел услужить, ожидая и от того услуги – избавления безымянного бедняка от ссылки.
Необыкновенная способность воспринимать несчастье посторонних как свое! Эта способность – лейтмотив всей жизни Жуковского. Пожалуй, у Жуковского частной жизни-то и не было. Даже любовь, которую он познал, волею обстоятельств стала прикосновенна к чувствам других людей.
Жуковский приобрел почти такое же влияние на общество и культуру первой четверти XIX века, как Николай Михайлович Карамзин.
Если с пристрастием проанализировать этическую структуру «Певца во стане», то вовсе не вызовет удивления, что с Жуковским, который был после Отечественной войны 1812 года приближен ко двору в качестве наставника будущей императрицы Александры Федоровны, жены великого князя Николая Павловича, а позднее назначен воспитателем наследника – великого князя Александра Николаевича, искали непосредственной связи вожди декабризма, не только либерального крыла, но и революционного. Деятельность Жуковского как вдохновителя литературного общества «Арзамас» внушала им симпатию. Вопрос здесь уместно поставить объемнее.
Декабристы были заинтересованы в том, чтобы иметь на своей стороне опытных государственных людей типа А. П. Ермолова, Н. С. Мордвинова, М. М. Сперанского. Адмирал Н. С. Мордвинов единственный из членов Верховного уголовного суда не подписал смертный приговор декабристам. Над генералом А. П. Ермоловым, долго тяготело подозрение в связях с преступниками. И какими! Уголовными... Самодержавие рассматривало декабристов как уголовных преступников, о чем свидетельствует хотя бы название судилища. Разумеется, Жуковский мог укрепить авторитет «Союза благоденствия», возглавлял который в числе других и князь С. П. Трубецкой, избранный диктатором восстания на Сенатской.
Пушкин не был посвящен в планы декабристов. Известно, что руководство Южного общества поручило князю Сергею Григорьевичу Волконскому принять его. Волконский, однако, отверг эту идею, объяснив позднее, что он угадал в молодом человеке «великий талант, предвидя славное его будущее и не желая подвергать его случайностям политической кары, воздержался от исполнения возложенного на него поручения». Думается, что не исключительно указанная причина изменила намерения Волконского. Жуковский же был ознакомлен с уставом «Союза благоденствия». Он отказался от опасного предложения Трубецкого, мотивируя тем, что не в состоянии выполнить предъявляемые требования. Но он дал оценку устремлениям декабристов, подчеркнув, что их рассуждения содержат в себе мысль «благодетельную» и «высокую». Значит, Жуковский прекрасно знал о существовании тайного революционного общества, созданного годом ранее его бесед с Трубецким, который надеялся с помощью литераторов и печати распространять просвещение.
Знал и молчал. А после Сенатской, когда от декабристов многие в ужасе отвернулись, активно вмешивался на протяжении более десяти лет в их судьбы. Попытка облегчить положение Николая Тургенева лишь отчасти зависела от дружеских связей с семьей покойного друга. Вступаться за Николая Ивановича было крайне невыгодно. Он был видным деятелем революционного крыла декабризма. Пушкин обессмертил его имя в десятой главе «Евгения Онегина»: «Одну Россию в мире видя, Преследуя свой идеал, Хромой Тургенев им внимал И, плети рабства ненавидя, Предвидел в сей толпе дворян Освободителей крестьян». А внимал Николай Тургенев Лунину и Якушкину и самому поэту. Имена Лунина и
Он не был революционером, но он поддерживал их постоянно. Ему обязан А. И. Герцен амнистией и спасением от вятской ссылки. Взбешенный поведением Герцена в эмиграции, Николай I злобствовал: «Никогда не забуду допущенного по его ходатайству освобождения Герцена!» Связь с Трубецким, открывшимся Жуковскому, защита Тургенева и А. Ф. Бриггена, встреча с Герценом и беседы с декабристами в Кургане, разбор пушкинского архива, письмо шефу жандармов о дуэли и смерти гениального поэта и многие другие порочащие в глазах властей поступки должны были вызвать у Николая I и Бенкендорфа тяжелое и разочаровывающее ощущение недоверия. Они имели к тому веские основания. Жуковский ни разу не отступился от друзей, ни разу не просил за людей типа Фаддея Булгарина, и объективно, пусть в человеческом плане, споспешествовал общим революционным усилиям, направленным на изменение существовавшего в России государственного строя. Так вот, этическая программа, программа ежедневного поведения, отношения к действительности и товарищам была изложена исчерпывающе в мощных столбцах «Певца во стане русских воинов». Жуковский ей никогда не изменял, хотя и ошибался нередко. Вчитаемся еще раз в упругие, кипящие молодыми надеждами строки:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.