Звалась земля ничейной

– А последнего, восемьдесят девятого, где вам записали?

– Последнего... – Вера Ивановна думает. – Последнего в Польше... Кажется, в Польше. А потом не до охоты было – в Германии. Ведь нагла армия самый центр города брала, рейхстаг. Там нам дел хватало. Чуть не со всех окон фаустники торчат. Такие тяжелые уличные бои шли, просто представить трудно. А надо идти вперед. Вот нам иной раз и скажут:

«А ну, девчата, помогите!»

И начинали мы по окнам, амбразурам, чердакам бить. Но это тоже обычный уличный бой – не охота.

На Кюстринском плацдарме Вера Артамонова была уже гвардии лейтенантом, командовала взводом снайперов. В ночь, когда началось наше наступление на Берлин, девушки заняли место в первой траншее. И вот, когда наши поднялись в атаку, случилось так, что одна машина с прожекторной установкой загорелась, а девушки - прожектор исткан растерялись. Командир роты гвардии лейтенант Нина Лобковская приказала Артамоновой погасить.

– Где бегом, где ползком мы с Аней Вострухиной и Тамарой Аверьяновой подобрались к этой машине, давай землей, песком пламя сбивать. Погасили, а командир прожектористов приказывает:

– Обеспечьте работу установки.

Непривычное дело, а пришлось обеспечивать: светить немцам в глаза. За участие в этом бою наградили меня орденом Отечественной войны.

Тут я попросил Веру Ивановну рассказать о том эпизоде, когда она солдат-мужчин в контратаку подняла. Один из двух орденов Славы у нее за этот подвиг.

– Немцы пошли в очередную атаку, а нас в окопе осталось человек десять. Вижу, солдаты как бы растерялись, да и сама трушу, но если отступить, то это верная смерть, перещелкают всех. Вот я вскочила и крикнула:

– Ребята, куда же вы?! – И вроде бы еще добавила: – Я девчонка, и то не боюсь! – и первая выскочила из окопа, а остальные за мной. Атаку мы ту отбили.

Другие мне потом об этом рассказывали, и я вроде бы припоминала какие-то детали. Но иногда кажется, что не со мной то было, а с кем-то другим. Раньше о фронте я сама старалась забыть. Навсегда. Не женское это дело – война. Я человек впечатлительный, эмоциональный (пожалуй, слишком), когда вспоминаю прошлое, будто заново все переживаю. Ранена я войной в самую душу. Может, поэтому и жизнь после не так пошла, как хотелось.

Это только в последние годы решилась я память свою расшевелить, да и то потому, что школьники донимают: расскажите да расскажите, как вы снайпером были. А детям нельзя отказать. Нужно, чтобы дети знали, какой ценой их сегодняшнее счастье оплачено.

А я не помню. Фронтовой склероз. Стыдно, но почти все забыла: как целиться надо, как маскироваться, окапываться, выслеживать врага. И тогда поехала в музей нашей ЦСШ и переписала всю свою снайперскую книжку – она там, в качестве экспоната. А в книжке есть памятка для снайпера на все случаи жизни. И теперь на любой вопрос ребят отвечаю без запинки.

А еще спрашивают о Берлине, штурме рейхстага, есть ли на его стене моя роспись. Когда бои кончились, я у рейхстага только потом была. Но не расписывалась. Там до меня все уже исписали. Мне места не осталось. Да я и не хотела, честно говоря. Победа – чего уж писать. Пора по домам...

Она демобилизовалась в сентябре сорок пятого и вернулась в Ленинград. Ее все еще не оставляли мечты о сцене- И когда через два года в Театре имени Комиссар женской выездная комиссия устроила экзамены для поступающих в студию МХАТа, Вера Артамонова тоже подала документы.

– Я не завалилась, – говорит мне она. – Просто не прошла по конкурсу. Фронт наложил отпечаток. Война еще сидела во мне. Понимаете, пришли девчонки, молоденькие, хорошенькие, с модными прическами, в шляпках «а-ля Каренина». А у меня на голове фронтовой берет цвета хаки, самого подходящего цвета для «нейтралки».

Так и не состоялась «Верка - артистка».

Ей было тогда всего двадцать три года. Но два самых долгих из них она прошагала со снайперской трехлинейкой № 6409.

Вот что рассказала мне Вера Ивановна Артамонова-Даниловцева, старший инженер Научно-исследовательского котло - турбинного института имени И. Ползунова.